По заключенію врача, Ермиловъ умеръ отъ безусловно смертельныхъ поврежденій правой теменной кости и важныхъ сосудовъ шеи. Поврежденія эти нанесены тупымъ тяжеловѣснымъ орудіемъ (въ родѣ гири) и острымъ рѣжущимъ орудіемъ (хлѣбнымъ ножемъ).
По осмотру, произведенному судебнымъ слѣдователемъ, во дворѣ найденъ новый и острый кухонный ножъ около 10 вершковъ длины со свѣжею кровью, лившеюся съ него при поднятіи. Ножъ этотъ принадлежалъ убитому Ермилову и служилъ для разрѣзыванія колбасы и рыбы. На внутренней сторонѣ двери, ведущей изъ сѣней въ помѣщеніе Ермилова, оказались брызги крови и дверная ручка окрававлена. Все помѣщеніе состоитъ изъ одной большой комнаты, раздѣленной перегородкою. Въ задней сторонѣ, прилегающей къ сѣнямъ, кухня съ большею печью, а въ передней лавка съ выходными дверями на улицу, запирающимися извнутри. Эти двери оказались запертыми. Сѣно, на которомъ спалъ Ермиловъ, залито кровью; поддевка его скомкана, вдавлена въ сѣно и залита кровью; окало поддевки найдено бѣлое хлѣбное покрывало (салфетка), слегка скомканное, въ крови, какъ бы обрызганное ею; на двухъ своихъ углахъ салфетка эта имѣла признакъ недавно развязаннаго узла. Въ сѣнѣ найденъ еще одинъ окрававленный хлѣбный ножъ восьми вершковъ длины и десяти — фунтовая гиря, принадлежащая Ермилову. Въ лавкѣ осталась лужа крови, и на прилавкѣ, или буфетѣ, кровавое пятно. Прилавокъ съ двумя ящиками; правый изъ нихъ запертъ, а лѣвый найденъ на полу. Верхняя планка въ этомъ ящикѣ оторвана и ключъ, вставленный въ замокъ, не отъ него. Въ ящикѣ найдены: сахаръ, рублевый кредитный билетъ, гривенникъ и 9 рублей мѣдною монетой. По объясненію Ѳедота Варѳоломеева, въ этомъ ящикѣ дня за два до убійства Ермилова было около 50 руб. На окнѣ найденъ принадлежащій Ермилову бумажникъ, но безъ денегъ, и дядя Ермилова, крестьянинъ Ксенофонтъ Архиповъ, объясняетъ, что въ этомъ бумажникѣ покойникъ имѣлъ обыкновенно деньги и судя по оставшейся разсчетной книжкѣ, у него должно бы быть на лицо рублей полтораста или болѣе.
По осмотру одежды и обуви Морозова на лѣвой полѣ и рукавахъ черной суконной поддевки его и на подолѣ рубашки оказались пятна крови. На правомъ сапогѣ лѣвая сторона каблука и пятки и задняя часть ступни окрававлены, и кровь эта свѣжая. На тѣлѣ, лицѣ и рукахъ Морозова никакихъ знаковъ и царапинъ не имѣлось, но руки представлялись какъ бы не задолго до осмотра вымытыми и слегка посинѣвшими. Ничего изъ ограбленнаго у Ермилова у него не найдено.
Какъ во время осмотровъ, такъ и на допросѣ 26‑го іюля Алексѣй Морозовъ въ убійствѣ и ограбленіи Василія Ермилова не сознался, говоря, что кровь на одеждѣ и обувѣ его оказалась потому, что эта кровь брызнула на него отъ лошади, сломавшей на скачкѣ ногу и прирѣзанной тамъ.
На допросѣ 2‑го августа Морозовъ продолжалъ утверждать тоже; 6‑го же августа Морозовъ отвѣчалъ слѣдователю: «въ убійствѣ Ермилова теперь я не сознаюсь, а если въ будущее время нужно будетъ, то сознаюсь можетъ быть». Наконецъ У-го августа Алексѣй Морозовъ, объявивъ помощнику надзирателя Бернову, что «убійство Ермилова дѣло его», потребовалъ судебнаго слѣдователя и далъ слѣдующее показаніе; идя съ Ходынскаго поля съ Никитою Ивановымъ Коротковымъ, онъ, Морозовъ, сказалъ, что не худо бы добыть рублей сто денегъ, и Коротковъ отвѣчалъ, что для этого нужно пристукнуть Ермилова, а на замѣчаніе по поводу могущей быть на нихъ крови, сказалъ, что ее можно свалить на кровь отъ лошади, зарѣзанной на скачкѣ. Порѣшили сойтись на углу Тверской улицы въ 12 часовъ ночи. Сойдясь тамъ, оба они вошли во дворъ Дурново, и Морозовъ сталъ стучаться изъ сѣней къ Ермилову. Тотъ впустилъ его, а Коротковъ остался за дверью, въ сѣняхъ, и Ермиловъ заперъ дверь извнутри на крючокъ. Не говоря ничего между собою, Морозовъ и Ермиловъ легли вмѣстѣ. Ермиловъ уснулъ, и Морозовъ, взявъ изъ лавки десяти — фунтовую гирю, ударилъ ею Ермилова два раза по головѣ, такъ что тотъ не крикнулъ. Затѣмъ онъ впустилъ Короткова и вмѣстѣ вошли въ лавку. Здѣсь Коротковъ, изломавъ ящикъ, уронилъ его на полъ. Вынувъ изъ него бумажникъ, Коротковъ взялъ оттуда деньги и спряталъ къ себѣ, а бумажникъ положилъ на окно. Потомъ Коротковъ взялъ хлѣбный ножъ и пошелъ вмѣстѣ съ Морозовымъ къ лежащему молча Ермилову и, схвативъ его за волосы, раза три ударилъ ножемъ по шеѣ, но самъ Морозовъ ножа вовсе не бралъ въ руки. Салфеткою Ермиловъ одѣтъ былъ самъ, они же ея не надѣвали и ею не закрывались. Совершивъ убійство, они разошлись по домамъ и ограбленныя деньги остались у Короткова. Это показаніе Морозова, вполнѣ обличаемаго въ совершеніи убійства Ермилова, является въ отношеніи Короткова злостнымъ оговоромъ, опровергаемымъ совокупностію всѣхъ обстоятельствъ настоящаго дѣла, а потому Никита Коротковъ вовсе не былъ привлеченъ къ дѣлу.