Кот нехотя поднялся, выгнулся крутой дугой, зевнул, впился когтями в одеяло и, отряхнувшись, мягко спрыгнул на пол.
— Ложитесь — ваша очередь, — и Плис, довольный шуткой, захохотал. — Я дверь замкну снаружи, а вы не отзывайтесь никому.
Плис ушел. Архипов сел на табурет и закурил. Кругом была чужая обстановка, в чужом селе, у незнакомого, чужого человека. И это еще более напомнило об одиночестве, о выброшенности из прежней жизни.
Он лег на койку и начал вспоминать повешенного.
И то, что видел, представилось ему ненастоящим, — уж больно просто все случилось и так невысоко висел тот, в черном. Но, думая о зрителях, определенно злился:
«Палачи свое дело знают, на то они и псы такие. А вот ты, да все вы… мать вашу… Вы чего стояли?»
Припомнилась пословица: «на миру и смерть красна».
«Красна, — промолвил вслух, — как же!» — повернулся и заснул.
Проснулся поздно, уж темнело. Захотелось есть. Совсем забыл, ведь у него в мешке, в жестянке есть немного спирта. Купил в дороге у солдата. Достал картофель, хлеб. Устроился на верстаке и, выпив спирту, начал жадно есть.
Хмель сразу обострил все мысли и захотелось выхода немедленно, сейчас же из мглы противной и опасной неизвестности. Случайно посмотрел в окно и вздрогнул:
«Солдаты!»
По улице верхами растянулись, дробятся группами и заезжают во дворы.
И тут же снаружи двери загремел замок.
Архипов почему-то сунул спирт в карман, вскочил. Из темноты сеней явилась бесконечно утомленная фигура Плиса. Еще не было видно лица в полумраке, а уж дошла волна тревоги…
С измятой, больной улыбкой Плис сказал;
— По селу повальный обыск — оцепили нашу улицу. Я едва успел… Дрожь и холод…
Плис снял шапку и продолжал:
— Попробуйте уйти… скоро придут за мной.
— Как же это… — еще не понимал Архипов, а уже словно погреб черный, ледяной открывался под ногами. — Чего же делать-то? — почти вскрикнул он, злобно стряхивая оцепенение.
— Не теряйте времени, уходите… — просто ответил Плис и взял на руки серого кота.
— А ты? — взбесился Архипов.
— Меня же знают… за дверью схватят.
С ругательством Архипов прыгнул к порогу и запнулся:
— Оружие есть?
— Есть, — послушно ответил Плис и, оживляясь, обнадеживаясь: — Вот здесь, за доской…
— Стрельнем? — цинично и дразняще бросил вдруг Архипов.
И Плис, аккуратный, честный тяжелодум, просиял как ребенок и бережно положил кота на подушку.
В экстазе неиспытанного опьянения работал Архипов, готовясь к обороне.
В эти минуты он был крепко связан с Плисом, и эта особая, непередаваемая спайка смертью и тем, что было сильнее смерти и что могучим порывом возвысило их над нею, — восторгом наполнило их.
К двери — сундук. На него — тяжелый шкап с инструментами.
— Там что? Мука? Сюда, в простенок, — мешок на мешок.
Плис на секунду даже замялся — так необычно было рисковать драгоценной мукой.
— Стой, — горячо шептал Архипов, соображая, и командовал: — Ты туда, за русскую печь… Бей в эти окна, в дверь. Я — тут, в простенке.
Оружие хранилось у Плиса под обшивкою стены. Достали. Укороченная винтовка-берданка, охотничья двухстволка. К винтовке нашлось шестнадцать патронов, к двухстволке было больше и их можно было переснаряжать. Архипов, как бывший фронтовик, избрал винтовку.
Все было сделано, приготовления окончены, стало темно…
С гор, от хребтов таежных, от таинственных теперь деревень, запавших в лесных лощинах, потянулись на город порывы ветра, покатили волны-свитки лохматых туч. Серым, далеким пятном мелькает гонимая бурей птица, налетает над городом, черной тряпицей полощется в вихре и, бросив хриплый крик, уносится в даль.
Стаей черных птиц налетают на город зловещие слухи, панику и смертный страх роняют в рыхлые сердца и скрываются неуловимые и бесследные.
Малинин в расстегнутом френче. Давит, душит воротник бычачью шею.
Ходит по комнате беспокойными, тупыми шагами.
Взглядывает на начальника гарнизона, Полянского, на разведчика Бовина. Иной раз взглянет с надеждой, а сам все прислушивается, нивесть к чему прислушивается… Нет, не помогут — сам себе помогай! Останавливается круто и хрипит, весь пунцовый, брызгая слюной:
— Погубили самую лучшую часть… Шестую роту. Открыли путь к городу…
— Дело надо делать, а не причитать, — наконец, раздражается Полянский.
— Вы поспали депешу в губернию? Вы послали? — допытывается Малинин.
— Конечно, послал, как только получили известие…