Мюрид этого-то шейха и встретил меня на улице. У Алибека пышная черная борода, бритая голова, плотная гибкая фигура — сильный ловкий зверь.
— Что делаешь, Алексей?
— Еду в Чечню.
— Хорошо… Где Гикало?
Потом осмотрелся вокруг и понизил голос:
— Алексей, у меня есть вино, резал баран, идем кушать?..
За пахучим шашлыком и искристым кизлярским вином Алибек стал осторожненько выпытывать:
— Чего в Чечне будешь делать?
Говорю ему о материалах для газет, для журналов и книг. Но по черным глазам Алибека, глазам чуткого, сильного зверя, вижу: не верит.
— Алексей, поедешь Автуры?
И ожидающе стынут глаза: не боюсь ли?
Смеюсь ему:
— Если приглашаешь, поеду…
А ехать в Автуры, главное гнездо мюридизма, когда сам-то глава сидит в уютных подвалах ГПУ, ехать к озлобленным мюридам в гости — не совсем приятная по впечатлениям поездка.
Через два дня выезжаю с товарищем чеченцем в Чечню. Товарищ, Мазлак по имени, ярый безбожник, а в революционных боях — с 17 года. Алибек нас провожает.
За первыми горами от Грозного открывается широкая плоскость Чечни, замкнутая кольцом горных хребтов.
В этом году плохой урожай. Солнце жгло поля, тучи висли на горных вершинах, а плоскость горела, трескалась земля, знойной горечью першило в горле.
Фургон дребезжит, взбивает пыльную пудру. И долго после фургона виснет над дорогой и полями пыль, лениво растекается в знойной безветренной суши.
По пути передышка в ауле Ст. Атаги. Встретил члена ревкома. Молодой. Его брат был коммунист, надежда чеченской бедноты, — убит в бою с белыми. Этот — надежда либерально-националистических слоев Чечни. Самодовольно сытое лицо, холодные, серые глаза, железные мышцы на широком костяке.
— Зачем ты едешь в Чечню?
Опять говорю о газетной работе. Серые глаза подозрительно щурятся, — не верит.
— Жалко, что меня не было в Грозном, — я бы тебя не пустил. В Чечню. Знаем мы Гикало, знаем и тебя. Довольно, пусть сама Чечня скажет, кого она хочет видеть у власти…
Я понимаю его боязнь — идут выборы в советы, и националистические слои Чечни боятся всякого влияния из Ростова и Москвы.
Узнав о том, что я еду в Автуры, еще больше проникся подозрением: зачем человеку ехать к мюридам и рисковать? Не иначе — имеет задание из центра.
— В Автуры ехать не советую, — мюриды нервничают, могут пойти на все… А тебя могут взять в плен заложником… Делай, положим, как хочешь — ты Чечню знаешь не хуже моего…
Ночуем в ауле Шали. И только на другой день к обеду приезжаем в Автуры, который прижался к самым горам.
Из Шали провожает еще один чеченец и передает с рук на руки. По обычаю: за меня, как за гостя, отвечают все, где я остановился, поэтому каждый передает своему кунаку (другу). Это мои «меры» на случай пленения, которое весьма возможно.
В Автурах сразу окружает насыщенная атмосфера религиозного фанатизма. В ауле со дня ареста Али Митаева прекращены вечеринки, танцы, свадьбы, песни, за исключением религиозных. Ко мне в саклю тискаются мюриды, — обтрепанные, с горящими глазами, со сдержанной злобой. Все почему-то уверены, что я власть имеющий. Идут бесконечные рассказы о деде Али, о Бамат Гирее — отце Али. О их борьбе с царским правительством, о священной войне…
А в окно слышно, как горбатая девочка лет 12-ти, укачивая ребенка, поет:
Под вечер, когда комната разредилась от толпы мюридов, Алибек крепко стиснул мою руку, в глазах загорелся огонек, близко придвинулся, жарко задышал:
— Алексей, болтают чечены, что хотят мюриды взять тебя в плен… Мне говорили: в плен Алексея взяли? Алексей, клянусь, валайлазум (клятва), ходи по Чечне, по горам, по аулам, — ты наш гость. Если кто тронет пальцем, вот…
Сверкнул кинжал и сильно вонзился в стол:
— Вот, — мы за тебя отвечаем… Но болит душа у нас — арестован Али. Что делать надо — хотим здесь его видеть? Плачут родные… Алексей, мы, мюриды Али, клятву дали Али умереть с ним. Если Али умрет в Ростове арестованным, и клятва и обычай наш — отомстить…
Тяжело дышал Алибек. Кровь ударила в лицо, в потемневшие глаза. Нервным, сильным движением вырвал кинжал из стола и вложил в ножны:
— Мы воевали за Советскую власть, Алексей, но умрет Али, мы пойдем мстить… Да, мстить за смерть Али… Что делать, Алексей? Мы умрем за Али, но это нехорошо будет, война будет…
Вечером окна и двери сакли были наглухо закрыты, и на столе неожиданно появилась четверть араки (местной водки). В углу комнаты посадили девушку играть на гармонье.