— Странно, — заметила Клинити, когда они вошли в лифт. — Мне не понравилось слово «ждет».
— Может быть, Ораковина его подготовила, — предположил Шмурфеус.
— Может быть, — с сомнением ответила Клинити.
Ресторан был заставлен зеркальными столиками. За самым длинным, у дальней стены, сидела пара, величаво взирая на собравшихся. Женщина была красива. Мужчина — нет. Его длинный, массивный нос настолько сильно выдавался вперед, что казался слепленным из воска. Глазки были свинячьи, то есть — розовые, жирные, с морщинками в уголках, отходящими наподобие поросячьих хвостиков.
Шмурфеус, Немо и Клинити подошли к столу.
— Ты, — сказал Шмурфеус, складывая руки за спиной, — Мусью.
Длинноносый поднял глаза, раздул ноздри и с силой втянул воздух. Взгляд его остановился на Клинити. Немо подумал, что этого человека окружает аура непоколебимой самоуверенности.
— Шмурфеус, — сказал длинноносый.
— Нас послала Ораковина, — произнес Шмурфеус.
Едкая улыбочка тронула губы Мусью.
— Кель рандеву! — воскликнул он и внезапно затараторил: — Доб’ое ут’о! П’ославленный Шму’феус, нес па? А это, я так понимай, Клинити, ма шери, шерше ля фамм, ай люли, се тре жоли, флер д’оранж, пье-де-пуль, и Немо, тьен, п’ошу, п’ошу садиться. Сан фасон! Манифик! Же не манж па сиз жур! Тет-а-тет, визави, бомонд, амикошон. Анкор юн тас де кафэ.
Он погладил щеку и улыбнулся еще шире.
— Есть ли у тебя, — спросил Шмурфеус, несколько опешив, — ценная указка? Ораковина сказала...
— Натюральман, — перебил Мусью, — как это у вас гово’иться, на самом деле я не есть француз, я есть отшень умный, я могу гово’ить по-английски, если вам так больтше пон’авит-ся, но п’едпочитаю парле франсэ. О-ля-ля! Ле фромаж, кель домаж. Ноблес оближ. Эст пан рэпу аконтраву. Ви знай, потшему я п’едпочитай парле франсэ?
— Почему? — спросила Клинити.
— Потому што на этот язик лутше всего ругайся, как смо’каться в тонкий шелк. Филь-де-перс! Я показать. — Он прочистил горло. — Камамбер! Бри де Мо! Рокфор! Бле де Кос! Рамболь! Жульен! Дор блю!
Он улыбнулся и склонил голову набок.
На Немо тирада произвела очень сильное впечатление.
— Можете повторить последнее? — Ему хотелось запомнить словцо, чтобы при случае ввернуть в разговор.
— И часто вам приходится ругаться? — спросила Клинити.
Однако Мусью не отвечал. Он в упор смотрел на Клинити.
Неловкая тишина растянулась с секунды до полминуты. Наконец мадам вздохнула.
— Прошу извинить моего мужа, — сказала она. — Он любит пустить пыль в глаза новым знакомым.
Мусью сидел абсолютно неподвижно, его улыбка становилась все более и более пугающей.
— О, дьябль! — пробормотала мадам, наклоняясь к нему ближе. — Астерикс и Обеликс, это невыносимо! Снова завис! — Она толкнула мужа в плечо, и тот откинулся на стуле, словно картонная фигура. Казалось, все его тело основательно накрахмалено. Капельки пота мелкими бриллиантиками блестели на лбу. Жуткие немигающие глаза и растянутые в улыбке губы с каждой минутой выглядели все более напряженно.
— Завис? — переспросил Немо.
— Так бывает, когда он слишком взволнован. Простите, он пускал вам пыль в глаза и перевозбудился. — Она неодобрительно прищелкнула языком и покачала головой. Немо заметил, что, когда красавица качает головой, ее пышный бюст слегка колышется в противофазе. Бюст был необыкновенно велик и затянут в тугой кремовый полиэтилен. Немо велел себе не смотреть. Он подумал о Клинити, которая стоит рядом и с осуждением смотрит, как он позорится. Он велел глазам посмотреть в другую сторону. Те подчинились, но неохотно.
— Он — устаревшая программа, — объяснила мадам. — Новая МакМатрица в основном совместима, но иногда старые программы не очень хорошо с ней согласуются. Ладно, я его перезапущу. — Она встала, зашла мужу за спину и вместе со стулом резко выдернула его неподвижное тело из-за стола. Потом одной рукой схватила его за левое ухо, другой — за правый мизинец, и одновременно дернула. Мусью ойкнул, резко выпрямился и строго огляделся.
— Кто ви? — спросил он. — На што уставились?
Немо повернулся к мадам.
— Говорите, он устаревшая программа?
— Четыре ноль, — ответила та.
— Я заснул ненадлежащим об’азом, — зычно объявил Мусью. — Возможно, у меня ви’ус, петэтр инфлюэнца. Хотите, чтобы я п’оверил свои внут’енние о’ганы на п’едмет возможной инфексии? Да, нет, отменить? П’оверяю. — Глаза его остекленели.
— Через минуту очнется, — сказала мадам.
— Что значит четыре ноль? — спросил Немо. — В чью пользу?