— Поедут с нами этот, этот и этот! — тыкал он в отобранных хищным, похожим на клюв коршуна пальцем. Палец уткнулся и в Оскара, который, не двинувшись с места, спросил:
— А кто вы, собственно говоря?
— Начальник сто десятого отделения милиции, майор Савельев.
— Ладно, если необходимо, я поеду, — согласился Оскар.
— И я! — присоединилась Надя Эльская, молодая художница, ученица Оскара.
— Ты останешься здесь! — закричал Савельев.
— Я с вами не пахала, не тыкайте! — вышла из себя Эльская, в детстве воспитанная французской гувернанткой.
Савельев невольно смягчил тон:
— Нет, вы не поедете.
Предотвращая худшее — Наденьке ничего не стоило закатить истерику — вмешался Рабин:
— Если не поедет она, то не поеду и я.
— То есть как? — удивился Савельев.
— А так. Забирайте силой.
— Хорошо, — отступил Савельев. — Раз сама хочет, пусть едет.
В два рейса в 110-е отделение милиции, расположенное на Ленинском проспекте, перевезли всех присутствовавших в квартире, за исключением ее хозяина и Саши Рабина. Последнего не тронули, видно потому, что совсем недавно уже тягали.
Во время транспортировки первой партии «преступников» майор Савельев и шесть оперативников оставались в доме. Тридцатилетняя женщина, искусствовед по музеям Кремля, попросила разрешения позвонить домой и предупредить, что она задерживается.
— Нет, — отчеканил Савельев.
— А я позвоню, — бросила она и двинулась к дверям.
— Не пускать! — взревел начальник.
Но растерявшаяся охрана пропустила ослушницу, и та, зайдя в кухню, набрала номер. Разъяренный Савельев выскочил следом, выхватил трубку, буквально втащил женщину в комнату и с такой силой толкнул в спину, что она пролетела несколько метров и если бы Алик Меламид не подхватил ее, упала бы и разбилась.
Какое вы имеете право издеваться над человеком?! — вскричал Саша. — Вы злоупотребляете властью!
Зная, кто перед ним, и опасаясь неприятностей, Савельев ничего не ответил и лишь исподлобья поглядел на нахального юнца.
— Я тоже должен позвонить домой, — продолжал тот. — Пятилетний ребенок один остался.
Его никто не пытался остановить.
Здесь — явный алогизм действий милицейских тугодумов: безобидной гражданке не дали позвонить мужу, а сына Рабина, который вполне мог бы сообщить корреспондентам о случившемся, беспрепятственно пропустили к телефону.
В милиции на Оскара налетел дежурный:
— Кто вы? Почему были в квартире? Что имеете общего с хозяевами?
— Во-первых, на каком основании меня задержали и допрашивают? Во-вторых, если есть основания, то объясните их и задавайте вопросы по порядку.
— Понимаете, — откликнулся оперативник, — девятого мая на этой квартире произошла драка. Человеку, находящемуся сейчас в больнице, проломили череп. Натекло полведра крови.
«Ну и туфта! — подумал Оскар, — три дня назад драка случилась и только сегодня они спохватились. Все улики давно можно было уничтожить». А вслух:
— Раз уголовное дело — спрашивайте.
Неожиданно из угла полутемной комнаты раздался голос дотоле молчавшего человека:
— Вот вы о правах говорите! Сахаров и Чалидзе тоже на эту тему много кричат, но советское государство с их толкованием прав не очень-то согласно.
В СССР каждому пионеру ясно, что на такие скользкие темы милиция не разговаривает. Об этом позволяют себе порассуждать с диссидентами лишь чекисты-гебисты.
— Я свои права знаю не хуже Сахарова и Чалидзе! — разозлился вмешательством «лубянщика» Оскар. — И буду их отстаивать до конца во что бы то ни стало!
Человек, сидевший в углу, на рабиновское замечание не реагировал. Он свое сделал — показал смутьяну, что им занимаются не какие-нибудь мильтоны, а КГБ. Оперативник же вежливо сказал:
— Выйдите, Оскар Яковлевич, и подождите.
И сразу же вызывает на допрос Эльскую.
— Национальность?
— Русская?
— Вы русская? Непохоже.
— Мать у меня наполовину эстонка. Отец — русский.
— Как же вы, русская, в этой компании очутились?
Бедная Эльская и не сообразила, в чем кроется смысл вопроса. Только после того, как привезли на дознание кремлевскую экскурсоведку (назовем ее Зинаидой) и она вышла и поделилась услышанным с Оскаром и Надей, непонятное стало понятным. Во время допроса Зинаиды зазвонил телефон. Оперативник докладывал с воодушевлением:
— Всех взяли! Двадцать два еврейчика у нас в отделении!