Сражаемся не менее получаса. Стоим на своем. Отвергаем всякие ограничения, связанные с местом жительства. Единственно, что гарантируем: антисоветчины и порнографии не будет.
— А как насчет религиозной пропаганды? — осведомляется Шлыкова.
С этим сложнее. Религиозное возрождение последних лет в России коснулось и художников. И в творчестве многих из них религиозные мотивы — совсем не случайность, а принципиальная позиция. Но ради первой официальной выставки неофициального искусства уступаем и тут.
— Хорошо, — соглашается Шкодин. — Друзей вы отстояли, насчет парка возражений нет. Но вот какой парк вы хотите?
Он едва сдерживает раздражение, кажется, будь его воля, он не парк бы нам предоставил, а по тюремной камере на каждого. Но директива есть директива. И сидит Шкодин в массивном кожаном кресле, и, поглаживая седые виски, внимательно нас выслушивает. Еще дома мы с Оскаром остановились на Измайловском парке, огромном, с раздольными полянами, с удобными подъездными путями — хотите на машинах, хотите на метро, хотите на трамвае… Поэтому, не колеблясь, говорю:
— Измайловский!
Шкодину, собственно, все равно. Но зато нежданно-негаданно он настаивает на переносе выставки с 29 на 28, с воскресенья на субботу.
— В воскресенье свободную площадку не найдете. Повсюду концерты, народные гулянья, спортивные соревнования.
Смотрю на Тяпушкина, Немухина, Эльскую. Не спорят. Может быть, он и прав. Может, никакого подвоха и нет. Почувствовав наше недоумение, он продолжает: — если принимается его предложение, то завтра с утра едем в парк подыскивать место. Отвечаю, что мы не полномочны решать за всех. Шкодин нетерпеливо барабанит пальцами по столу:
— Что вы за инициативная группа без инициативы! Такую ерунду и то решить не можете.
Но мы стоим на своем — неполномочны! И слава Богу, потому что Оскар о 28 и слышать не хочет. Ходит по комнате злой, доводов у него нет, знает лишь одно. Если что-то выгодно Шкодину — значит для нас не подходит. Интуиция не подвела. Впоследствии выяснилось, что расчет у Шкодина на редкость прост. В субботу студенты учатся, преподаватели работают, так что не было бы и половины зрителей, собравшихся в воскресенье.
Для Шкодина наше упорство — гром средь ясного неба. Он накануне, верно, уже доложил начальству, и вдруг осечка. Снисходительно-барственным тоном он снова перечисляет плюсы субботы. Ему поддакивает новый «персонаж» — председатель Горкома художников-графиков Москвы Владимир Ащеулов. Маленький, крепкий, с нечистым «блатным» лицом, он мучительно жаждет отличиться. Перемежает угрозы уговорами. Шкодин, ощутив безнадежность своей позиции, тяжело поднимается:
— Не хотите выставки — не надо!
Встает и Оскар:
— Мы обещали за три дня до воскресенья информировать, где будет просмотр. Срыв переговоров означает, что просмотр будет на пустыре.
Этого Шкодин боится больше всего. Поэтому тотчас распоряжается:
— Едем в парк!
В парке комедия продолжается. По очереди, то Шлыкова, вначале, потом Ащеулов и Шкодин предлагают явно негодные для экспозиции места — то молодую рощицу, то крохотную поляну, перерезанную оврагом, то тесный дворик при парковой столовой. Рабин теряет терпение, говорит, что с него довольно.
— Оскар Яковлевич, — улыбается Шлыкова, — сначала вы от субботы отказываетесь, теперь ни одно место вас не устраивает. Вы слишком возбуждены.
— Да, конечно, я сумасшедший, — тихо отвечает Оскар.
— Да вы и сами признаете, — подхватывает Шлыкова. — что не в состоянии разумно рассуждать.
Оскар возражать не стал. Махнул рукой и уехал, только успел сказать нам:
— Не поддавайтесь!
Собеседники наши перешли в наступление. Теперь они уже все говорили зло, с раздражением, каждый по-своему.
— Давайте, — предложил я, — мы сами подыщем подходящее место, а потом вам покажем. Шкодин, нехотя, соглашается, но не без ехидства замечает, что группа молодых художников, «жаждущих участвовать в просмотре», названивает Ащеулову. Кто, позвольте спросить, предварительно посмотрит их произведения? Кто будет нести за них ответственность? Договариваемся заняться молодыми в четверг: двое от жюри Горкома, двое — от нас. Все как будто налаживалось. Но куда испарился оптимизм Оскара? Он не верит ни Шкодину, ни Ащеулову, никому из этой компании. Почти не спит, пичкает себя транквилизаторами. Ежедневно бывает у врача.
В среду утром находим в Измайлове огромное зеленое поле, место идеальное. Оглядывая поле, Шкодин задумывается и то и дело повторяет: