Органы наблюдения и подавления заработали сразу же. Впрочем, понять их можно — художники-то не унялись: и дерзко требуют помещение для выставки на декабрь, и в суд собираются подавать, чтобы им выплатили компенсацию за уничтоженные картины. Так до каких же пор уступать бунтарям проклятым?!
Прежде всего взялись за молодых. Двух отправили в армию на Алтай, хоть один из них уже отслужил и еще не оправился после недавнего перелома ноги, троих распихали по психушкам. Нескольким предложили устраиваться на службу, если не хотят, чтобы вышвырнули из столицы как тунеядцев. К Сергею Бордачеву ночью врываются милиционеры и гебисты и под угрозой отправки в психбольницу берут у него подписку о неучастии впредь в каких бы то ни было выставках. Александра Калугина в отделении милиции заставляют сочинить заявление, что он больше не будет делать абстрактных картин (его объяснений: «я — примитивист, никогда ничего абстрактного не писал…» и слушать не желают).
Вслед за милицией вступила в бой пресса. С моим возвращением совпало появление в «Вечерней Москве» внушительной по размерам статьи о 29-ом сентября: «… В тот воскресный день был развеян созданный западной пропагандой миф о «непризнанных талантах». Король оказался голым. Модернистов вывели на публику, и они выставили себя во всем убожестве, потому что как явление искусства работы модернистов выглядят просто несерьезно. Серьезно здесь только напоминание о том, что наши идейные противники поднимают на щит своей пропаганды что угодно, лишь бы создать иллюзию «противообщества» в нашей стране, в духовной жизни народа.
Когда анализируешь большинство работ, невольно приходишь к выводу о духовном кризисе их авторов, или, вернее сказать, определенном их умысле, который продиктован враждебным отношением к действительности, к русской национальной культуре».
Оскар пренебрежительно повел сутулыми плечами:
— Собака лает — ветер носит.
— Бешенных собак стрелять надо, — засмеялся я, уже зная, что не в моем характере будет смолчать. И для полемики с газетой выбрал форму открытого письма. Почему открытого? Да потому, что все равно не напечатают и не ответят, а в мое личное дело подошьют, где надо. Так пускай прозвучит!
ГЛАВНОМУ РЕДАКТОРУ ГАЗЕТЫ «ВЕЧЕРНЯЯ МОСКВА»
С. Д. ИНДУРСКОМУ
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
Уважаемый товарищ редактор!
Я, поэт и коллекционер современной русской живописи, вовсе не собирался браться за перо, чтобы дискутировать с народным художником РСФСР Ф. Решетниковым, который на страницах Вашей газеты недоброжелательно отозвался о выставке в Измайловском парке двадцать девятого сентября сего года. Но теперь, когда буквально через несколько дней Ваша газета опубликовала язвительную и угрожающую статью Н. Рыбальченко о творчестве художников, принявших участие в показе картин в Измайлове, я молчать уже не могу, ибо не может молчать моя совесть.
И если Ваша газета сочла необходимым напечатать за короткий отрезок времени две статьи, явно враждебных по отношению к художникам, которых одни называют нонконформистами, а другие — модернистами, то я прошу Вас найти возможность опубликовать и мое небольшое письмо.
С чего начинает свою статью Н. Рыбальченко? Она пишет о картине художника Ламма «Сломанная жизнь». Но как организатор выставки в Измайлове и как составитель каталога, я знаю, что картины с таким названием там не экспонировалось. Более того, такой картины Ламм никогда не писал. В чем же дело? Зачем Н. Рыбальченко придумала эту картину? Вам не известно? Что ж, постараюсь объяснить ситуацию и Вам и читателям «Вечерней Москвы».
Я лично не знаю художника Ламма, члена Союза художников СССР, обладателя целого ряда наград за оформленные им книги, я его никогда не видел. Но мне известно, что художник Ламм через три недели после подачи заявления о выезде в государство Израиль был арестован, обвинен в каком-то уголовном преступлении, которое он, якобы, совершил еще в 1969 году, и уже десять месяцев находится в заключении под следствием.
Картины Ламма «Сломанная жизнь» не существует, но вот жизнь самому Ламму сломали. Н. Рыбальченко своей фразой недвусмысленно угрожает всем художникам, мол, сломаем жизнь и вам.
Почему же пугает нас Н. Рыбальченко? По своему собственному желанию или по указанию тех одетых в штатское работников милиции, которые пятнадцатого сентября жгли картины на костре? И в том, и в другом случае угроза эта не испугает тех, кто знает, на что идет, борясь за свободу творчества. И меньше всего напугает она моего ближайшего друга Оскара Рабина, которому прежде всего и адресована.