— Беги к дяде Оскару!
Он помчал, а капитан Белов мне:
— Александр Давидович! Так мы с вами не договаривались!
— Мы с вами вообще ни о чем не договаривались!
Садимся в машину. Начальник-молчальник рядом со мной. Белов впереди. Командует мордастому шоферу:
— На Лубянку!
Это чтобы меня запугать. Психологический прием. А у меня в запасе свой. Напяливаю темные очки, сигарету в мундштук и дымлю. Достаю жвачку. Жую. Едем, словом не перемолвимся, как на похороны. Вот и площадь Дзержинского и Малая Лубянка. Стоп. Через узкую дверь, минуя охранника, вперившегося в мой паспорт и заранее заготовленный пропуск, в серый мрачный двор и дальше в подъезд.
— Знакомые места? — со значением спрашивает Белов.
— Кажется.
Поднимаемся наверх, заходим в небольшой кабинет. Белов садится за письменный стол, справа от него Новиков. Я — напротив.
— Так, — начинает бравый капитан и затем: — извините, через две минуты вернусь.
Отсутствует больше получаса. Новиков уставился в пол, молчит, словно воды в рот набрал. Опять психологию пускают в ход. Несколько лет назад это, возможно, на меня бы и подействовало. Но с той поры все мы обучились в академии Солженицына и к штучкам-дрючкам гебистов подготовлены. Наконец, Белов возвращается. Раскрывая папку с бумагами, вперяет в меня сверлящий взгляд:
— Доброжелательных разговоров с вами больше не будет! Вы безусловно понимаете, почему здесь оказались?
— Нет.
— Значит, не вы организовывали провокационные выставки?
— Выставки провокационными не бывают. А вот те, кто приказал уничтожить картины бульдозерами, провокаторы!
— Если бы выставки не было, то и бульдозеры не послали бы.
О, академики от логики! Самоуверенные ослы! Неужто, готовясь к этому спектаклю, вы не смогли его отрепетировать? Режиссера ли не нашлось? А может, просто зная свою силу и привыкнув одним только появлением ломать людей, вы даже не посчитали нужным, ленивые, поумней все обставить. В таком случае и мне полегче:
— Ну, естественно, если не существовало бы Юлия Цезаря, Брут не убил бы его.
Гебисты переглядываются. В разговор вступает старший:
— Послушайте, что пишет газета «Новое русское слово»: «Молодые коммунисты уничтожили картины…» Дальше и того хуже, — многозначительно роняет он, — сплошная клевета!
— Вот вы и опровергайте, что среди милиционеров, мол, были одни беспартийные.
Но моим собеседникам не до юмора. Белов начинает долдонить, что у меня дружеские контакты с подозрительными иностранцами. Называет несколько уже уехавших американских дипломатов и трех находящихся в Москве журналистов — шведа Стига Фридрексона, норвежца Нильса Мортэна Удгарда и немца Арно Майера. Все трое, по утверждению гебистов, связаны с иностранными разведками. Если перевести столь криминальное обвинение с советского языка на русский, то это всего-навсего означает, что они и подобные им западные корреспонденты, не удовлетворяясь официальными источниками пропаганды, слишком часто пишут о Советской Союзе правду.
А у правды об СССР есть удивительная особенность: она почему-то неизбежно выглядит как нечто антисоветское.
В этом плане и мое открытое письмо — махровая антисоветчина. Белов то и дело его цитирует и, выйдя из себя, выпаливает:
— Вы написали сплошную ложь!
— Нет, только правду!
— Но правда бывает разной, — философствует капитан, — смотря с какой стороны глядеть.
Ах, не большевики ли твердили на всех перекрестках XX-го века, что есть лишь одна единственная истина — их собственная. Все остальное — ложь. И вдруг на тебе! Занесло чекистов в пылу борьбы не в ту идеологию. Я ему:
— Если на Оскара Рабина наезжает бульдозер, то вот она правда, и другой нет! Если математика Виктора Тупицына милиционеры избивают ногами, то вот она правда, и другой нет! А то, что вы зачитали мне из зарубежных радиопередач и эмигрантской прессы, то это уже их комментарии событий. Я готов выступить с опровержением, если западные журналисты начнут искажать факты. Сообщат, скажем, что кого-нибудь из художников живьем закопали в землю. Что же касается комментариев по поводу случившегося, то это личное дело каждого из корреспондентов. И пусть кто-либо из советских журналистов вступает с ними в полемику. Например, Мэлор Стуруа. Опытный международник. Я же информирую лишь о фактах.
И вновь подает голос Новиков:
— А зачем вы в конце письма все в одну кучу валите — и тех, кто, по вашему мнению, картины сжигал, и тех, кто когда-то уничтожал писателей?