Поэт Иордава приглашает меня в ресторан. Заходим. Гляжу, он удручен. Денег с собою нет, рассчитывал заказать в долг, так как здесь работает сосед, но у того, как на зло, сегодня выходной.
— Не расстраивайся, — утешаю. — Покутим в другой раз.
Нет, пытается уговорить незнакомого официанта отпустить ему в кредит.
— Да я же тебя не знаю, — отнекивается парень. — Если бы ты взял бутылку вина, дорогой, куда ни шло. А то и вино хочешь, и курицу, и сыр, и фрукты. Не могу.
— Но у меня гость из Москвы! Что он подумает о Грузии?
Убедившись, что этот довод не действует, направляется к выходу, пренебрежительно бросив:
— Ты не грузин!
Официант переменился в лице, ринулся за нами вдогонку, притащил к столику, и уже через минуту мы были обслужены. Эту палочку-выручалочку использовал как-то и я. Улетаю из Тбилиси. Вес моего багажа превышает допустимый. Надо доплачивать пять рублей. У меня же деньги на аккредитиве, а ближайшая сберкасса закрыта. Обращаюсь к начальнику аэропорта:
— Разрешите погрузиться. В Москве передам деньги вашим пилотам.
— Нельзя.
— Тогда одолжите пять рублей. Сегодня же вышлю телеграфом.
Отказывается. Выхожу из кабинета и с порога:
— Вы не грузин!
О, волшебство! Он бежит за мной, он вытаскивает пятерку и упрашивает ее принять.
Мой московский приятель приехал в Тбилиси. Взял такси, чтобы посмотреть город. Вылез полюбоваться местностью, а подъезжая к гостинице, обнаружил, что пропали очки. Расстроился — таких не достанешь. Водитель услышал, развернулся — и обратно. Напрасно. Не нашли. Наутро таксист стучится в номер:
— От чистого сердца приглашаю вас к себе. Посидите с нами, отведайте деревенского вина, послушайте наши песни.
Не мог его приятель обидеть. Принял приглашение. Едва вошел в комнату, видит на возвышении уставленного блюдами огромного стола, лежат его очки. Оказалось, что водитель накануне отправился на место происшествия и все-таки их отыскал. И пир устроил для гостя в честь удачи.
А с моим тбилисским другом, скульптором и чеканщиком Мито Кипшидзе, произошло вот что. Идет он по улице, а навстречу — бывший ректор Академии художеств. Когда — то он исключил Мито из Академии за формализм, и Кипшидзе поклялся отомстить обидчику. Сейчас подошел к нему, поднял могучими руками и хотел трахнуть о стенку, да пожалел. Позвал распить бутылку. Разлил белое имеретинское, поднял тост за здоровье ректора, а пить не стал. Выплеснул вино на пол и ушел. На другой день приходят к нему в мастерскую друзья. Дверь заперта, а оттуда грохот. Скульпторы, у которых рядом ателье, жалуются:
— Всю ночь стучит! Измучил!
Только в мастерской все поняли. Эмоции — не вино. Их из себя не выплеснешь. Потому Мито и закрылся в мастерской. Вычеканил лицо ненавистного ректора и кулак, бьющий его в челюсть.
— На старика рука не поднялась, — признается, — а душа горела. Теперь полегчало.
Приезжающие в Грузию туристы восклицают:
— У них там нет советской власти!
Ну, это слишком. Она, конечно, есть. А анекдоты типа: «С тбилисского вокзала отправляется поезд Грузия – Советский Союз» или вопроса грузина к русскому: «У вас в 1917 году была заварушка. Чем это кончилось?» тоже преувеличение. Советская власть с ЦК, КГБ и прочими прелестями стоит неколебимо и тут. Но по каким-то причинам эти анекдоты сочинены именно о Грузии, а не об Украине, Узбекистане или Молдавии. Почему?
У Шота Руставели есть строчки:
Ко всем годам истории Сакартвело[1] можно их отнести, только не к советским. После того, как восставшую в 1924 году Грузию затопили в крови, она смирилась. А когда после смерти кремлевского диктатора страна начала медленно приходить в себя, то отталкивание грузин от советской системы выразилось не в вооруженном выступлении, но в нежелании жить по социалистическим принципам в области экономики. И под лозунгом: «Обогащайтесь!» в условиях обобществленного хозяйства расцвела, что и поражает туристов, пышным цветом частная инициатива. Возникали иногда под маскирующими вывесками, а иногда и без оных, собственные лавочки и даже магазины, собственные духаны, собственные сапожные и ремонтные мастерские. Жажда обогащения сплошь и рядом приводила к безудержному стяжательству и неприкрытому мошенничеству. Вдвое, а то и втрое больше официальных расценок брали парикмахеры и чистильщики обуви. В магазинах и такси забыли, что такое сдача. Наездил 70 копеек — гони рубль, наездил 30 — все равно рубль. Московский журналист Николай Филипповский не знал об этом. Протягивает водителю рубль и сидит, не выходит. Тот спрашивает: