Я ловлю себя часто на том, что ради «перевоспитания» этих интеллигентов очень желал бы, чтобы в их странах временно установилась советская власть. Раз не верят нашему опыту, пусть познают все на своей шкуре. Не случайно в Австрии, которая 10 лет находилась под советской оккупацией, коммунистам симпатизируют единицы.
Ну, а нейтральные, ни левые, ни правые, что они? А они просто боятся СССР, боятся до такой степени, что даже вашу выставку ни в каком государственном музее организовать невозможно. Как честно признался директор стокгольмского музея Модерн арт: «Если мы сделаем такую выставку, это вызовет недовольство в советском посольстве». Разозлившись, я спросил по этому поводу у шведского журналиста: «А чилийского посольства вы не опасаетесь?» Он заметил: «Чили далеко и маленькая».
Ну, что еще тебе написать? Не верь всяким россказням обо мне, как устным, так и письменным. Я знаю о двух дурацких статьях в «Литературной газете» и «Советской культуре», дескать, Глезер голодает, никому не нужен, нонконформисты никого не интересуют. По-моему, по выставкам, организованным мной на Западе, и открывшемуся неподалеку от Парижа Музею ваших картин, ребята могут видеть, что наша желтая пресса себе верна — врет, не стесняется.
Распускаемые стукачами слухи о том, что Глезер устроил в Риме аукцион и распродал все работы, или что музей во Франции подожгли, Глезера ранили, лежит в больнице, — стоят ровно столько же, сколько наши газетные информации. Жив я и здоров, хотя, конечно, КГБ обо мне по-прежнему печется. Еще в феврале 1975 года, когда открывалась выставка в Вене, подослали ко мне молодую, красивую даму. Представилась корреспонденткой польской католической газеты, взяла интервью и вызвалась помочь с переводами. Я как раз получил письмо из Германии. Перевела она. Оказывается, предлагают сделать выставку. Через несколько дней звонит: «Я видела плохой сон и очень о вас беспокоюсь. Если вы устроите выставку в Германии, то с вами случится несчастье». Как я выяснил у старых русских эмигрантов, эта «корреспондентка — предсказательница снов» работала в просоветском книжном магазине «Глобус» и в коммунистическом издательстве «Фольксштимме». Все эмигранты как один: «С кем вы связались, — это же известная гебешница!»
Вот до чего, Оскарчик, дошло — КГБ начинает использовать новое психологическое оружие — сновидения. Зато во Франции агенты Лубянки орудуют по-старинке. Накануне открытия музея, когда мы с Шемякиным и еще двумя знакомыми — французами развешивали картины, в час ночи прибегает Майя и говорит, что в ворота замка (ты уже наверное получил снимки старинного chateau, в котором разместился музей), стучится полиция. Странно. На цыпочках подхожу к воротам и слышу на чистом русском: «Ничего… Выйдет!» Кричу: «Вы коммунисты?» Молчание. Один из французов спрашивает: «Вы — полиция?»
— «Нет, но полиция послала нас сюда ночевать», и настаивают, чтобы открыли. Бред какой-то. Еле-еле отвязались. А в день открытия позвонил Виктор Луи, сказал, наглец, что от твоего имени и что хочет приехать на вернисаж, а потом рассказать о нем московским художникам. Пришлось пообещать ему, что выгоню.
Так и живем. Конечно, скучаем по Москве, по России, по тебе, по ребятам. Утешает одно, что не напрасно небо коптим. Очень ободрила в твоем недавнем письме фраза: «У меня впечатление, что твоей деятельности придают у нас все большее и большее значение и что она каким-то образом будет влиять, если уже не влияет, на политику по отношению к художникам. «Дай-то Бог, чтобы то, что я делаю здесь, помогало вам там».
Крепко обнимаю тебя. Привет всем от меня и от Майи.
Целую. Твой Саша.
10.11.1977
P.S. Хочу отдельно написать о Шемякине. Это единственный из находящихся здесь русских художников, кто думает об общем деле. Это только он помог музею и материально, и морально, только он сумел найти в Париже помещение для проведения грандиозной русской выставки, да еще вложил в издание каталога собственные силы и собственные деньги. Это только он устроил персональную выставку не свою, а другого, вдобавок, находящегося в России художника Володи Макаренко. Это он издал «Аполлон», к которому как ни относись, настоящая энциклопедия неофициального русского искусства и литературы. Всякое говно говорит, что все это и многое другое он делает для саморекламы. Такое же дерьмо утверждало, что «бульдозерную выставку» ты тоже делал с целью саморекламы. Интересно, почему эти сплетники сами не лезут под бульдозеры и не тратят личные деньги и время, а стремятся получить рекламу за чужой счет. Как, например, Кульбах в Пале де Конгрэ, где в интервью лишь о себе говорил, а вот Шемякин — обо всех. Да что там говорить! Мишка ведь и приехавшим многим и деньгами помогал, и квартиру предоставлял, и советы давал. Может, и это самореклама? Нет, он просто — Человек, а они — людишки. Если тебя когда-нибудь вослед за мной выпихнут на Запад, надеюсь, вы станете друзьями. Ведь, как говорится в Грузии: твой враг — мой враг, твой друг — мой друг. А я люблю тебя давно, а Мишу недавно. А три мушкетера — лучше, чем два. И еще: до встречи с Шемякиным я о ленинградских делах почти ничего не знал. Оказывается, всего лишь на несколько лет после москвичей зашевелились и они. И именно Шемякин создал в середине шестидесятых годов группу «Санкт-Петербург». Кстати, и в психушке его продержали полгода за не тот стиль и мистику. Так что свой он. За идею пострадавший, талантливый, щедрый, да к тому же чуть ли не грузин — отец у него осетин. Помнишь, у Мандельштама: «И широкая грудь осетина». Кстати, у Мишки она и вправду широкая, как и сердце. Еще раз обнимаю.