— Мы не святые, — пошутил Хрущев. — Мы тоже ошибаемся.
— Ото не ошибки, — ответил Оренбург. — Вас обманывают.
После ухода из «Московского комсомольца» я должен был обезопаситься от ярлыка тунеядца.
Знакомые посоветовали вступить в Профком литераторов при издательстве «Советский писатель». Эта профсоюзная организация — нечто вроде мини-Союза писателей. Она дает право не ходить на службу, заниматься творчеством, оплачивает писательские бюллетени, достает своим членам путевки в дома отдыха, проявляет о них иные мелкие заботы, и, конечно, и это самая главная ее функция, осуществляет надзор за их деятельностью. Ведь по Уставу профком объединяет единомышленников, проводящих в области литературы политику партии. Я подал заявление о вступлении в секцию художественного перевода, и вскоре бюро секции пригласило меня на заседание. Биография моя никаких подозрений не вызвала. В войсках царского и временного правительств по возрасту служить не мог, сдаться в плен гитлеровцам, будучи воином советской армии, по той же причине также. В наших лагерях не сидел. Чист человек! Есть предложение принять. Нет, зачем столь быстро. Кто-то просит меня прочитать свои стихи. Не в порядке недоверия, но все же, как не проверить молодого автора? Прочел. Переводчицу с венгерского, толстуху в три обхвата Бочарникову — возмутили строчки:
Она привстает:
— Почему вы, Александр Давидович, о Вагнере пишете?
— Потому что люблю его музыку.
— А отечественную музыку вы не любите? Почему посвящаете стихи немецкому, а не русскому композитору?
— С каких пор писать о немецком композиторе преступление?
— Если о немецком, почему о Вагнере, а не о Моцарте? — Ее мясистое лицо багровеет: — Музыку Вагнера любили фашисты!
Довод с ее точки зрения неотразимый.
— Мало ли что любили фашисты? Музыка в этом не виновата.
Она с грохотом отодвигает стул:
— Да знаете ли вы, еврей, что Вагнер был антисемитом?
— Знаю. Но это тоже к музыке отношения не имеет.
Бочарникова оглядывает собратьев по перу. Они соблюдают строгий нейтралитет. Они проголосуют за принятие, так как вздорных взглядов Бочарниковой не одобряют. Но они и открыто оспаривать ее мнение не отважатся. У Вагнера-то и впрямь подмоченная репутация. Всего лишь пять лет назад его считали воспевателем сильного человека — ницшеанской белокурой бестии, одним из идеологов культуры нацизма. А что будет еще через пять лет, никто не ведает. Бочарникова не успокоилась. Сигнализировала председателю профкома Прибыткову. Он приступил к расследованию.
— Вы, — говорит, — музыку Вагнера любите. Но, надеюсь, его философских концепций не разделяете.
— Мне, — отвечаю, — даже неизвестно, что он увлекался философией.
— Вот и хорошо, — успокаивается председатель. — А на Бочарникову не обижайтесь. Вы же понимаете, что бдительность не худшее качество.
О да, это я понимаю! Это понимает каждый наш человек, Бдительность так же необходима советским писателям, как и славным чекистам, как и доблестным пограничникам, как замечательным пионерам, которые, подобно легендарному Павлику Морозову, должны быть готовы донести на своих родителей, как… Ну просто нет такой профессии в родной стране, чтоб не нужна была ей бдительность.
А раз я это понимаю и философии Вагнера не разделяю, то почему бы меня и не принять в сплоченные ряды профкома? 23 апреля 1963 года я становлюсь ныне уже вполне официально профессиональным переводчиком художественной литературы. Дальше мне только переводить и переводить и заслуживать право на вступление в заветный для любого начинающего литератора Союз писателей СССР.
Литература, в которую завертывают глиняное мыло
«Национал-социалистическая политика, даже та ее часть, которая называется культурной политикой, определяется фюрером и теми, кому он дал соответствующие полномочия».
«Товарищ Сталин вдохновляет художников, он дает им руководящие идеи… Резолюции Центрального Комитета советской коммунистической партии и доклад А. Жданова дают советским писателям полностью разработанную рабочую программу».