Один французский переводчик отозвался о Евтушенко так: «Petit poete, mais un grand artiste!»
Вежливый западный человек. В России говорят:
«Большая проститутка».
Но как трудно, как трудно советскому писателю, оставаясь лояльным, не быть проституткой! Поэт еще может с грехом пополам упрятаться под сень чистой лирики, да и то не совсем, и то не чересчур. Ведь раз не воспеваешь партию и народ, а пишешь только о любви и о природе, то уже подозрительно — не враждебен ли?
Прозаику же и того хуже. Ну о чем, действительно, писать русскому прозаику, если в 1962 году в Новочеркасске солдаты расстреливают рабочих только за то, что они забастовали и вышли на мирную демонстрацию, возмущенные повышением цен на мясо и масло и одновременным снижением расценок? Писать, безусловно, следует о невиданном расцвете колхозных деревень и небывалом подъеме благосостояния трудящихся. Ну о чем писать украинскому прозаику, если сотни его земляков, обвиненных в национализме, гниют в лагерях Мордовии? Писать безусловно следует о достижениях шахтеров Донбасса и металлургов Запорожья. Ну о чем писать грузинскому прозаику, если под видом утверждения социалистической законности в Грузии воцаряется произвол и насилие? Писать безусловно следует о рекордном урожае винограда, героическом труде на чайных плантациях и увеличении мощности Ингурской гидроэлектростанции.
А как себя вести советскому автору, когда советские войска душат Прагу или когда изгоняется из страны Александр Солженицын? Протестовать? Вы что, с ума сошли? Если он хочет оставаться членом Союза писателей и продолжать печататься, то ему необходимо срочно одобрить мудрые акции властей или, на худой конец, промолчать. Как разяще замечает Александр Галич:
И о чем только не запрещено писать советскому писателю?! Об ужасах насильственной коллективизации — нельзя. О ленинско-сталинско-хрущевской каторге — нельзя. О сегодняшних лагерях и психбольницах для диссидентов — нельзя. О повальных неурожаях — нельзя. О прогнившей экономике — нельзя. И не то, чтобы нельзя, но крайне осторожно нужно писать о прошлом своего народа, остерегаться чрезмерно это прошлое превозносить, не то угодишь в армянские (украинские, узбекские, азербайджанские…) националисты. Одно время хоть русские авторы имели право возвеличивать Россию. Но в 1973 году сижу я как-то в редакции радиостанции «Юность», беседую с редактором Сергеем Красиковым. Вдруг телефонный звонок — и слышу, начинает Красиков оправдываться перед поэтом Егором Исаевым:
— Почему я заменил в твоей поэме «Россию» на «Родину»? Да не по собственной же воле! Две недели назад нам спустили приказ: не давать в эфир слова «Россия».
Так и Россию запретили. Говорят, что употребление этого слова пахнет шовинизмом. Ну, хорошо. Все эти запретные темы — горячие, политика. Однако и аполитичные произведения, если только они окрашены не в светлые тона, если они грустны, а тем более в них присутствуют мотивы смерти, встречаются в штыки.
написала грузинская поэтесса Лия Стуруа. Какой переполох поднялся в издательстве «Молодая гвардия», где выходил ее сборник. Редактор Михаил Беляев помчался за советом к заведующему отделом поэзии, тот, в свою очередь, проконсультировался с главным редактором издательства. И убрали эти крамольные мрачные строки из стихотворения. А о стихотворении «Волк» Беляев и слышать не хотел: