Человек с двойным дном

…Не будет он законным мужем,
Но мы такое с ним закружим…

— Кружить с незаконным мужем! Бог с вами! — пошучивал Соловьев. — Нельзя разлагать молодежь! Надо будет это снять. — И снял.

Второй связан со стихотворением «Смерть поэта»,посвященном Пастернаку. Посвящение-то само собой убрали. Но Борис Иванович настоял, чтоб и год написания сменили. Теперь никому не догадаться, о каком поэте Ахматова речь вела. А меня великолепный мастер кастрации книг спрашивает:

— Что это за идеи в переведенном вами сборнике Мачавариани протаскиваются?

И он цитирует:

Еще, и еще, и еще ты стремишься
К почету и славе. Спешишь, суетишься.
Смешно! Бесполезно стремленье твое.
Ну что из того — поживешь в знаменитых…
Рожден на земле ты, рожден для земли ты,
И сам ты когда-нибудь станешь землей.

Да это же типичная библейская проповедь! Прочь ее! Привлекает внимание Соловьева стихотворение «Мысль». Читает:

А ты, проливший пот рабов
И кровь тебе уже не нужных…

— Это о Сталине?

— В принципе о тиране.

Нравоучительно:

— В принципе не в принципе, а подумают, что о Сталине. Ни к чему сейчас о нем.

То есть, отрицательно ни к чему. Так считает ЦК. А все предписания ЦК — бороться с нигилизмом и пессимизмом, запретить лагерную тему, сделать упор на военно-патриотическую — выполнялись им неукоснительно. Для того и поставлен. Еще повезло Мачавариани, что не тронули его стихи о любви. Да-да, и эта сфера человеческого бытия строго разграничена на дозволенное и недозволенное. Первая обязанность любви быть возвышенной и чистой. Вторая — по возможности счастливой. Процент взаимной должен во много раз превышать процент неудачной, ибо везде, и в заводском цеху, и в собственной постели для советского индивидуума опять же характерен не ноющий пессимизм, а сияющий оптимизм. Ну а если (ведь всякое бывает) случится в сердечных делах осечка, то грусть влюбленного не должна быть мрачной.

Это из черного дня
Ты говорила мне — нет.

— «Черный день» из книги выволокем! — бодро сообщает вышеупомянутый Михаил Беляев. А автор (то-есть я) ноет:

— Что тебе этот «черный день»? Он ведь у меня уже в прошлом.

— И в прошлом не надо, — приговаривает редактор и весело подмигивает: — Обойдемся без декаданса.

Что же касается не любви, а вожделения, это и вовсе тема антисоветская, на страницы толстых романов и тонких рассказов не допускаемая. Добро, развратничает отрицательная личность, какой-нибудь диссидент, тунеядец или вообще шпион-иностранец. Положительный же герой советской литературы не имеет права желать просто переспать с женщиной. Во всяком случае он обязан обуздать свое желание, а на худой конец раскаяться в содеянном. Иначе он бросает тень на весь добропорядочный советский народ.

Ты спрашивала шепотом:
— А что потом, а что потом.
Постель была расстелена,
И ты была растеряна.

О, какой дружный вой вызвали эти стихи Евтушенко! «Разврат!» «Похабщина!» «Чуждые веяния!» Живи, как хочешь, спи с кем хочешь, но зачем об этом писать, дурной пример подавать?

— Типичная пошлость! — веско заключил спор в редакции поэт Морковкин-Богучаров. А сейчас…

Сейчас он лежал, подвыпивший, в стоге свежескошенного сена. Я сидел рядом и выслушивал бесконечные жалобы на жену, которая уже и не женщина — прикоснуться противно, и на коллег по журналу, которые тупы и не понимают свободных излияний души поэта. Ну как тут не пить? Как не искать бабу помоложе? Было воскресенье. Вечер. Магазины закрылись.