Мои спутники нашли клубный зал подходящим. Оба прикидывали, как развесятся картины, но я чувствовал, что они не уверены в благополучном исходе задуманного. Еще и еще напоминает Володя, что ни одна предыдущая выставка толком не удалась. Сделают где-нибудь в научно-исследовательском институте или клубе, как правило, полутайком, без рекламы, без приглашений и, значит, почти без зрителей. Пройдет такая выставка, а будто ее и не было.
— Пригласительные билеты мы непременно приготовим и распространим! — заверяю я.
— Увидят цензоры наши фамилии, — усмехается Оскар, — руками и ногами отбиваться станут. Тем все и кончится.
Предлагаю:
— А почему бы не обойти, не перехитрить цензоров? Напишем в макете билета, что состоится встреча с художниками, фамилии же не укажем. Потом впечатаем их в билеты пишущей машинкой.
Все обошлось как нельзя лучше. Цензора обвели вокруг пальца, Лидский же, жаждущий воскресить молодежный клуб, всполошился только утром в воскресенье 22 января, когда художники принялись развешивать работы. Звонит мне:
— Приезжай и забери эти картины!
— Что-нибудь случилось?
— Не случилось, но случится. Ты хоть видел, что они привезли?
Беру такси — и в «Дружбу». Лев Вениаминович раздражен до крайности:
— Я не допущу выставлять абстракцию! — он заглядывает в блокнот, — Мастеркову, Потапову…
— Так всего двое из двенадцати.
— И двух не разрешаю!
Надо же! Полотен Рабина не страшится, а из-за безобидных композиций нервничает. На всю жизнь застращали горемыку абстракцией. Все-таки с подоспевшим Оскаром уговорили его не срывать выставку, гарантировали, что через час после открытия абстрактные холсты перевесим в отдельную комнату и будем показывать лишь специалистам.
И в 17.00 началось столпотворение. Ничего подобного я не ожидал. Народ валом валил. За два часа — две тысячи человек: ученые, писатели, артисты, инженеры, иностранные журналисты, дипломаты. На улице, несмотря на сильный мороз, внушительная очередь. Настроение у всех приподнятое. Один из искусствоведов МОСХа крепко пожимает руку польщенному Льву Вениаминовичу.
— Спасибо! Такой выставки пятьдесят лет не было!
Как в СССР закрываются выставки
«Единственная политика в области искусства — это политика непримиримой борьбы с абстракционизмом, формализмом и другими упадническими буржуазными течениями».
Кто-то положил мне сзади руку на плечо. Я обернулся и увидел коренастого мужчину с испуганными глазами.
— Пойдемте в кабинет, — сказал он, показывая удостоверение работника райкома партии.
— Что-нибудь случилось?
— А вы не видите? И иностранную речь не слышите?
Мы вышли в забитый людьми коридор. Лидский, всего лишь час назад гордо выслушивавший поздравления с выставкой, теперь, словно побитая собака, сгорбившись, сидел в углу.
Москва. 22 февраля 1967 года. Перед открытием выставки в клубе «Дружба». Александр Глезер и Оскар Рабин.
Дмитрий Плавинский и Борис Свешников. 1967 г.
— Лев Вениаминович, вам плохо?
Он укоризненно посмотрел на меня и отвернулся.
— Входите, входите, — скороговоркой бормотнул коренастый, открывая двери в директорский кабинет. Оттуда из-за письменного стола поднимался майор КГБ:
— Посмотрите, что за окном!
Я пожал плечами:
— Темно. Да и мороз. Ничего не видно.
— Тридцать дипломатических машин и столько же корреспондентских! — Майор почти кричал. — Эта выставка — дело рук ЦРУ!