Однако до отлета нужно вновь заглянуть в Союз художников Грузии. Тут, кажется, наклевывается занятная штука. Зашел я, как только прибыл в Тбилиси, к председателю Союза Зурабу Лежава, а он спрашивает:
— Что это за скандальная выставка у вас в Москве была? Двадцать четвертого января на Всесоюзном пленуме Союза художников только о ней и спорили. Вучетич и Томский[3] набросились на Шмаринова[4], мол, его либерализм привел к модернистской выставке. Чуть не подрались… Мы ничего не поняли.
Что ж, из первых уст и послушайте. И фотографии картин при мне — посмотрите. Ничего не утаивая, рассказал о московских событиях и был несказанно удивлен, когда Лежава и его заместители единодушно:
— Надо устроить выставку вашей коллекции в Тбилиси?
Снова напоминаю им о возможных осложнениях. Не страшатся грузины. Смеются в черные усы. Если так, я согласен. Лишь выдвигаю условие: необходим каталог, напечатанный в типографии. Колеблются, не дорого ли обойдется.
— Без репродукций. Только укажите, что моя коллекция, фамилии художников и названия работ.
На это идут без колебаний. А для меня и ребят каталог крайне важен. Тбилисская экспозиция будет их первой официальной выставкой в СССР. До сих пор показывали их картины в научно-исследовательских институтах или клубах при предприятиях, и начальники от искусства задирались: «Вас выставляют непрофессионалы, которые ничего в живописи не смыслят». Что эти начальнички скажут, коли не кто-нибудь, а Союз художников организует выставку? Насчет каталога есть и другая мысль. Вполне могут в случае надобности пришить, что я самочинно захватил зал. Тогда-то и суну под нос им каталог!.. Чудак! Как будто поможет! Скажут, что сам напечатал, изловчился, обошел цензуру. Но это случится позже. Пока же я лечу в Москву с художником Джемалом Хуцишвили, его картинами и планом тбилисской выставки. Между тем в столичных журналах уже начали сгущаться тучи. В «Смене» переводы напечатали, но мою фамилию сняли. Редактор извинился, мол, произошла ошибка. Из корректуры мартовского номера «Знамени» сняли и переводы. То были как бы первые предупредительные красные сигналы опасности. Но я ими пренебрег и в мае повез коллекцию в Тбилиси.
Выставку вначале открыли в помещении при Союзе художников на четвертом этаже старого дома на проспекте Руставели. По замыслу организаторов она была закрытой, то есть только для живописцев. Но Тбилиси — это Тбилиси. У художников есть братья, сестры, родители, друзья, друзья друзей… Так что термин «закрытая» служил лишь дымовой завесой. Приходили все, кому не лень. А когда экспозицию увидел парторг Союза художников скульптор Гульда Каладзе, он воскликнул:
— Замечательные картины! Почему мы их прячем здесь?
И выставка на второй день переехала и очутилась, как ни смешно, напротив ЦК и Совета министров Грузии. При этом меня попросили унести и спрятать одну работу. Заместитель Лежавы указал на рисунок Вали Кропивницкой «Затопленные церкви». Он навеян действительным происшествием, когда при строительстве Волжской плотины безжалостно затоплялись старинные церкви. В 1971 году мне довелось плыть пароходом по Волге, и я видел, как над водой одиноко и печально, словно взывая о помощи, подымались верхушки колокольни, столь знакомой по рисунку Кропивницкой. На нем два ее обычных фантастических существа с грустью и горечью глядят на церковь, медленно погружающуюся в пучину вод.
Спрашиваю:
— Почему?
Он на ухо:
— Сам понимаешь.
— ?
— Не притворяйся. Все об этом только и твердят.
— Честное слово, не понимаю!
Заместитель рассердился, придвинулся еще ближе:
— Да ведь это Кремль и кремлевские ослы!
Ну и восприятие! Невольно припомнишь слова Пикассо: «После того, как картина написана, она живет своей собственной жизнью в зависимости от того, кто ее смотрит». Лишь советский человек, которому с детства достопочтенная «Пионерская правда» и не менее достопочтенные поэты-песенники, и вся прочая печать, радио и телевидение вбивают, вталкивают, вгоняют небылицы о мудрости и величии хозяев Кремля, — может до такой степени отталкиваться от них, чтоб усмотреть их образы в рисунке Кропивницкой.
Картины висели в небольшом зале, за которым был другой, просторный, с экспозицией грузинского портрета. Ее широко рекламировали, и зрители сперва утыкались в картины москвичей. Тбилисские живописцы изумлялись: