Подписантов писателей и ученых поодиночке привлекают на беседы в кабинеты с тяжелыми плотно прикрытыми дверями, требуют публичного раскаяния, преграждают доступ к издательствам. По два, по три года маринуют уже набранные книги.
Эта тактика имела успех. Легальная оппозиция среди писателей и ученых быстро таяла. В 1969 году вместо сотен протестующих остались десятки. И как раз тогда оживился наш локальный фронт. Для надзирающих за художниками это было полной неожиданностью.
В 1967 году после выставки в клубе «Дружба» горком партии состряпал инструкцию, по которой все выставки должны были предварительно просматриваться и одобряться МОСХом. Ни одной экспозиции модернистов Союз художников допустить не мог. А без его разрешения никто из директоров клубов организовывать выставку не дозволял. У всех перед глазами была судьба Лидского. Его вышвырнули из «Дружбы» с волчьим билетом, иными словами, с запрещением пребывать на самом ничтожном руководящем посту. Наверху представлялось, что гайки закручены намертво. Однако однажды сорвать их удалось. В феврале приезжают ко мне гости из Института мировой экономики и международных отношений:
— Хотим устроить выставку.
— Опасно же!
— Знаем.
И откуда они взялись, такие храбрецы! Не сдрейфят ли в последнюю минуту? Но в нашей ситуации подолгу размышлять не приходится. Рискнем. А экономисты-международники нацелились показать пять художников.
— Больше не поместится. Зал у нас маленький.
Отобрали Рабина, Свешникова, Немухина, Плавинского и Льва Кропивницкого. 10-го марта утром выставка открывается. Институтские на нее валом валят. И знакомые художников, в том числе и зарубежные корреспонденты, тут. Проходит сорок пять минут, и влетает секретарь организации.
— Прошу срочно очистить зал и унести картины! Мы проводим партийное собрание-.
Стандартная оговорка. О чем же ты раньше думал, незадачливый парторг? Тебя же заранее уведомили о выставке. Прошляпил! А твой же подчиненный позвонил, куда следует, и сейчас ты должен выкручиваться, из кожи вон лезть, чтобы отделаться всего лишь партийным выговором. А мы не унываем. Мы и не рассчитывали, что экспозиция продлится на много дольше. У нас другая в запасе, которую не закроешь. Я говорю о выставке в день новоселья, у меня на дому, на кооперативной квартире, которую мы все-таки нашли.
Конечно, хоть и первый этаж, без приплаты, без взятки начальнику одного из строительных управлений не обошлось. Принимая деньги, он как бы оправдывался:
— Это не все мне. Я с председателем вашего кооператива делюсь.
А дом-то у нас композиторский, а председатель романсы на слова Пушкина пишет. Да романсы нынче не ходкий товар, вот он и прирабатывает. Ну, Бог с ним! Очень уж мы в этот дом стремились попасть. Он ведь в одном дворе с Оскаровым, на Преображенке.
Мы перебрались сюда в апреле, а в начале мая я устроил новоселье-вернисаж, на который пришло двести с лишним человек — художников, поэтов, зарубежных дипломатов и журналистов. Во дворе дежурили сумрачные гебисты. Близок локоть, да не укусишь! Иностранцы хай поднимут.
Только через три месяца, и то в чужом обличье, наведалась тайная полиция. Ни свет ни заря, как полагается, двое, мужчина и женщина, разбудили меня звонком.
— Мы фининспекторы.
И за вопросом вопрос: — Сколько у вас картин? Какова их стоимость! Откуда у вас деньги для покупки?
Поясняю. Предъявляю справки о гонорарах.
Мужчина враждебно:
— Не могут картины так дешево стоить!
— А вы проверьте у художников.
Подает голос и баба:
— Народу много у вас бывает?
— Много.
— Вы, случайно, не берете деньги за вход?
— Случайно, не беру.
— И картины не перепродаете?
Я уже раздраженно:
— Спекуляцией не занимаюсь!
Мужчина, спуская на тормозах:
— Зачем нервничать? Мы на службе. Мы обязаны учесть ваши возможные доходы. — И после паузы: — Телефона у вас, кажется, нет. Через кого же вы со зрителями договариваетесь, о времени их приезда уславливаетесь? Тут-то вы себя и разоблачили!
— По-моему, этот вопрос не входит в компетенцию фининспектора. Видимо, вы из более солидной организации.
Вячеслав Калинин «Поминки».
Валентина Кропивницкая «Белая лошадь».
Борис Свешников «Соглядатай».
