Г. Все можно, только я не пойму, причем тут три жены?
Р. А вы представьте себе, мы смотрим на вас со всех сторон: в быту — неустойчив, провокационные выставки — устраиваете, дом в музей — превратили, и еще статьи передаете. Какой, по-вашему, облик получается?
Г. По-моему, получается винегрет. Я сам работал в газете и знаю, что насчет жен и любовниц вы очень любите вспоминать. Но ничего хорошего из этого не получится.
Р. Кстати, я, конечно, не ОБХС, но фининспекторы у вас были?
Г. По-моему, один из них был не фининспектор, слишком уж странные вопросы задавал и странную осведомленность проявлял.
Р. Да нет же, фининспектор был, фининспектор!
Г. Ваша горячность только подтверждает мои предположения.
Р. Вот вы им сказали, что ваша заработная плата в чистом виде вместе с женой — в месяц примерно рублей Триста.
Г. Иногда и больше, жена тоже переводит.
Р. Но будем исходить из трехсот рублей. Я сам столько имею. Но в кооператив вступить не могу, а картины покупать — тем более, и новоселья такие устраивать — тем паче.
Г. Новоселье мое было в стиле а ля фуршет, выпивка вся была прислана друзьями из Грузии, осталось только сделать бутерброды. Так что все обошлось рублей в сто. А я вам уже сказал насчет восьми книг, переведенных мной полностью. Кроме того, еще есть книг пятнадцать, в которых я выступал, как один из переводчиков, иногда довольно широко.
Р. И все-таки мне кажется, что иногда вы картины продаете.
Г. Если вы, как сказали вначале, хотите узнать правду, то не говорите, что вам кажется, а выслушайте собеседника. Картин я никогда не продавал, хотя бы по трем причинам.
Р. По каким?
Г. Во-первых, если картина какого-нибудь художника мне разонравилась, то я (у меня есть такая договоренность с художниками) имею право ее обменять на другую такого же размера, во-вторых, художники продают мне картины немного дешевле, и продавать картины после этого — недостойно. В-третьих, не могу я давать вам в руки столь желанный факт. Так что, слышите, ни одной картины я не продавал.
Р. И все же мне кажется…
Г. Но если вам «кажется», я ничего не могу сделать. Кстати, недавно у меня был парторг министерства культуры РСФСР, а вслед за ним приезжал замминистра культуры РСФСР, и оба одобрительно отозвались о коллекции. Р. Назовите фамилии!
Г. Фамилий замминистров не запоминаю.
Р. Но с кем он приезжал?
Г. С работником министерства культуры.
Позвоните этому работнику и узнайте фамилию! И завтра же сообщите мне!
Г. Завтра не обещаю, у меня дела.
Р. Для вашей же пользы говорю, отложите дела и узнайте!
Г. Я отложить дела не могу, что же касается появления фельетона, скажу: конечно, можно лишить меня работы, но кое-кто прочтет его, по вашему же выражению, с ухмылочкою, с довольной ухмылочкой.
На этом разговор закончился.
А уже 20 февраля «Вечерняя Москва» опубликовала занявший целый подвал фельетон «Человек с двойным дном».
«Полная биография А. Д. Глезера еще не составлена.
В жизнеописании его будем останавливаться на фактах, имеющих, так сказать, этапное значение. Пропустим детство и отрочество, первое увлечение и первые три официальных брака (много, прямо скажем, для тридцатишестилетнего мужчины), среднюю школу и занятия в вузе.
В 1956 году он заканчивает нефтяной институт. Молодой специалист недолго радовал выбранную им промышленность, довольно скоро он усомнился в призвании. И вот инженера-нефтяника Глезера не стало. Появился, как он сам себя именует, литератор Глезер. Он, что ж, бывает, увлекся переводами. С грузинского языка на русский, с узбекского на русский — стихи иногда даже появлялись в газетах, журналах.
Помимо литературной деятельности, предприимчивый переводчик решает вырядиться и в тогу покровителя живописи. Впервые его имя на этой ниве промелькнуло в январе 1967 года, когда Глезер, введя в заблуждение администрацию клуба «Дружба», организовал там выставку картин.
Москвичи любят живопись, охотно посещают выставки, и Союзы художников СССР и РСФСР, Московская организация устраивают их достаточно часто: в выставочных залах, в рабочих клубах, дворцах культуры, домах творческой интеллигенции, в институтах и библиотеках, в музеях и крупнейшем демонстрационном зале страны — Манеже. Но выставка, которую самолично придумал Глезер, была особого рода. Экспонировались «произведения» О. Рабина, Л. Кропивницкого, Б. Немухина, Д. Плавинского, и других, то есть оказались представленными работы только тех авторов (кстати, не членов Союза художников), кои неоднократно подвергались критике со стороны своих коллег — людей бесспорно компетентных в живописи.