А в Институте международных отношений был установлен рекорд. Выставку закрыли через 45 минут после открытия, несмотря на то, что ее видел секретарь партийной организации института. И не только закрыл народ выставку, но еще и строгий выговор секретарю объявил! Не хлопай ушами! Будь бдителен! Не подумал, что три жены было!
— А у вас точно три жены было, — завистливо спросил Глезера предводитель фельетонистов. — И коллекция у вас есть?
Теперь Глезеру ничего не поможет. Аморальность доказана. Каждый нормальный фельетонист бросит в него камень. Все-таки три жены и одна коллекция! Ладно. Пускай три жены. А коллекция? Говорят, неплохой парень.
Вышло в советских издательствах восемь книжек переводных стихотворений. Но вдруг только прикрывается коллекцией, а коллекционирует жен? Чтобы отвлечь от преступного коллекционирования картин.
Жены были. Три. Не о чем и фельетон писать. Но опытного фельетониста это не смутит. Он насквозь видит.
И что Глезер думает, и что Глезеру в голову придет — фельетонист заранее знает.
И фельетонист рядится в тогу пророка и говорит: «Конечно, Глезер с большой выгодой для себя распродает картины, купленные по дешевке».
Но ведь Глезер за четыре года не продал ни одной картины! Так от особой хитрости. Провокация. Квартиру трехкомнатную купил, мебель кое-какую (два дивана и один шкаф), и новоселье устроил, двести с лишним гостей!
Рассказывают, что за одну изданную книгу — (из 8) он получил 3000 рублей. А если посчитать стихотворения в газетах и журналах? Хитрит. Это Глезер нарочно книги издавал, чтобы фактов для фельетона не было. Так и фельетонист хитер. Хитрому писателю зачем факты?
А жалко, что не пьет Глезер. Пьют же другие! О пьяницах и писать легче. Или, к примеру, женами бы торговал. Как бы остроумно было написать, что Глезер продал очередную жену, на вырученные деньги купил картину, которую потом пропил. Вот это факт!
Но опытный фельетонист может и без фактов. За то и деньги платят; а деньги, признавался фельетонист, не пахнут. Одним проникновенным словом добил Глезера. Лежит теперь Глезер с нервным расстройством. Не зря намекнул Руссовский: «То-то после выставки в клубе «Дружба» вас меньше печатать стали!».
«Мы, — говорит Руссовский, — фельетонисты. Народ серьезный. Захотим — и вовсе печатать вас не будут».
Нервная, тонкая душа у поэта. Легко ранимая. Вот уже и в больнице. По такой немаловажной причине я взялся за фельетон, первый раз в жизни, и, надеюсь, в последний.
Фельетонисту, конечно, премию теперь. За Глезера.
За меня Руссовский скоро премии не дождется. Я — художник, человек мастеровой, нервы у меня — канаты. Гастрит, правда, но воспаления не будет от фельетонов Руссовского. Пусть не надеется.
Но Глезера донял. Одними словами и выражениями. А дать бы фельетонисту ружье, он и стрелять начнет. Сначала, правда, в воздух. А потом и так, по движущимся мишеням.
Было время, в 30–40 годы вопросы русского искусства решали фельетонисты с оружием в руках. И порешили. Ни искусства, ни литературы. Одни фельетоны.
В 60-е годы первые ростки пошли во время оттепели, только фельетонисты тут как тут зелень, извините, поедают. Но стрелять пока стесняются. Вызывают, беседуют.
— Но ведь Марк Шагал… — заметил Глезер на прощанье.
— Шагал Марк? Кто это?
— Ну, всему миру известный…
— Я вашего Марка не читал, — оборвал Руссовский и начал писать фельетон. А мне пора кончать. Мне за фельетоны денег не платят. Я — Художник».
Использовав цитаты из Оскаровского сочинения, газета «Вашингтон Пост» опубликовала статью своего московского корреспондента Антони Астрахана «Фельетоны о советском искусстве совершенно серьезны». Он сразу же обобщил: «Некоторые из современных московских живописцев оказались мишенями в нынешней кампании подавления советской культурной жизни… Газета «Вечерняя Москва» опубликовала фельетон, напав в сатирической форме на Александра Глезера, поэта и переводчика, чья квартира служит Своего рода галереей для многих лучших художников, не признаваемых в Советском Союзе… Это первая атака в печати на оппозиционно настроенных людей из мира искусства, начиная с 1967 года. Пока она не состоялась, казалось, что культурная кампания обойдет живописцев и сосредоточится вокруг представителей литературы, таких, как писатель Александр Солженицын и редактор Александр Твардовский».