Но Корнблюм не теряет надежды. С терпением, участливо:
— Я старше вас на много лет. Гожусь вам в отцы. Советую — не губите себя и семью! Здесь лишь полстранички. — И затем, указывая на этюд, вульгарную рыночную поделку, стоящую за стеклом книжного шкафа: — Поглядите! Шесть сосен. Все они отражаются в пруду. И еще лебедь плывет. Тринадцать предметов! И за это я заплатил всего лишь три пятьдесят. А на картине Рабина нарисована только рыба и подклеена газета. Он же содрал с вас триста рублей! Друг называется! Вы наивный человек. Вас обманывают!
А телефон звонит уже не в первый раз, и мгновенно покрывающийся испариной жалкий человечек повторяет слово в слово:
— Нет, пока не подписал. Мы обмениваемся мнениями. — И осторожно положив трубочку, снова ко мне, душевно, с надрывом даже (партзадание-то хочется выполнить):
— Вы еврей, и я — еврей. Какое вам дело до русского искусства! Подпишите!
Однако не откликнулся я на зов Корнблюма, и родился на свет документ:
ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА № 9
ЗАСЕДАНИЯ БЮРО ПРОФКОМИТЕТА ЛИТЕРАТОРОВ ПРИ ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ»
От 8 апреля 1970 года
СЛУШАЛИ: О пересмотре решения Бюро Профкомитета литераторов от 25 марта 1970 года, снимающего А. Д. Глезера с учета в Профкоме.
ПОСТАНОВИЛИ: Бюро вновь подтверждает, что важнейшие факты, приведенные в фельетоне, соответствуют действительности. Осуждает деятельность А. Д. Глезера, выразившуюся в популяризации произведений живописи, носящих абстрактно-формалистический характер и полностью не соответствующих требованиям, какие предъявляются к искусству, как средству идеологического и эстетического воспитания масс в духе партийности и советского патриотизма. Считает несовместимой с честью советского литератора попытку А. Д. Глезера опубликовать в зарубежной прессе статью, носящую заведомо лживый характер, искаженно рисующую действительное положение творческой интеллигенции в СССР.
Поскольку Профком литераторов при издательстве «Советский писатель» объединяет профессиональных литераторов, считающих своим долгом проводить в области искусства политику, соответствующую требованиям партии и советского общества, Бюро Профкома не может иметь доверия к А. Д. Глезеру, чья деятельность противоречит этим принципам.
В связи со всем вышесказанным, а также в связи с тем, что А. Д. Глезер не выполнил данного им членам бюро обещания, не написал статьи в «Вечернюю Москву» с чистосердечным раскаянием о своей деятельности «коллекционера» картин, часть которых не имеет ничего общего с искусством и отдельные из которых являются политическим хулиганством, статьи, с осуждением собственной антисоветской выходки; в связи с тем, что А. Д. Глезер продолжает обманывать организацию, делает вид, что ему не ясно существо его поступков, БЮРО ПОСТАНОВИЛО: Александра Давидовича Глезера ИСКЛЮЧИТЬ из профсоюза работников культуры.
Как вербуют на Лубянке
«Вербовка — в самом воздухе нашей страны».
Когда я приступал к этой главе, мой приятель уже здесь, на Западе, засомневался, стоит ли ее писать.
— Как-то странно получается, — сказал он. — Ты сам идешь в КГБ. Если б ты пошел в ЦК или Горком партии…
— Да какая разница?
— Выходит, ты признаешь руководство Лубянки литературой и искусством.
«Факты — упрямая вещь», — говорил товарищ Сталин. Можно от них отворачиваться, можно ими пренебрегать. Но это же самообман. Кто способен увидеть, где кончается ЦК КПСС или ЦК ВЛКСМ и начинается КГБ? Кто уничтожил Мандельштама, Бабеля, Пильняка? Кто посадил Синявского и Даниэля? НКВД — КГБ или ЦК КПСС? Справились они с этим дружными совместными усилиями. Одни распорядились — другие исполнили. И вообще у них общие кадры. Сперва первый секретарь ЦК ВЛКСМ Семичастный становится министром Госбезопасности. Потом его сменяет секретарь ЦК КПСС Андропов. По-моему, все равно, куда идти. Важно, как себя там вести. Превратиться в подлеца можно и не выходя из дому.
А если я не напишу эту главу, что подумают на Лубянке? Испугался. И что придумают? Пустят в оборот собственную версию моего поведения в их замечательной организации. Коль они даже Солженицына пробовали дискредитировать тем, что, якобы, Александр Исаевич когда-то был недостаточно стоек в отношениях с ними, то со мной и вовсе церемониться не станут. Наплетут с три короба. Потом поди доказывай, что ты не верблюд. Они же действуют по геббельсовскому принципу: ври больше — что-то в мозгах останется.