Он не обманул. Восемь человек несмело вошли в директорский кабинет и присели на краешки стоявших у стены стульев. Николай Васильевич произнес несколько слов, и руки месткомовцев резко вскинулись в едином порыве, словно сработала отрегулированная, тщательно смазанная машина.
На следующий день иду в издательство. В узком длинном коридоре толпятся авторы. Лесючевский, исполненный чувства собственного достоинства, — все от него зависят — как раз выплывает из кабинета. Подхожу:
— Разрешите с вами поговорить.
— Я занят. Иду пить чай.
— Можно подождать?
— У меня нет времени.
— Вы уволили мою жену, которая работала в издательстве двенадцать лет, за пятнадцать минут и не в состоянии уделить мне две-три?!
Диалог был недружественным, но велся вполголоса.
А тут Лесюк вдруг завопил как ошпаренный:
— Не устраивайте в коридоре митингов!
Горячая волна бешенства ударяет в голову. Не помня себя, бросаюсь на него. Меня ухватывает за плечи пришедший со мной приятель композитор Валера Ушаков. Кричу:
— Сталинский выкормыш! Убийца русских поэтов! Если тебе не отомстили дети Заболоцкого и Корнилова, то я за всех отомщу! Я — твой кровник! — устремляюсь с девятого этажа вниз, к телефону-автомату. Набираю номер. Слышу самоуверенный голос Михаила Вячеславовича и в приступе ярости бессвязно ругаюсь:
— Суки! Сволочи! — и крою его матом.
С той стороны провода увещевания:
— Успокойтесь, Александр Давидович! Успокойтесь и перезвоните.
Бросаю трубку. Жадно выкуриваю одну за другой три сигареты и звоню снова. Гебист — воплощенная вежливость и предупредительность:
— Что случилось? Почему вы так нервничаете?
— Мою жену вчера выгнали с работы, и не притворяйтесь, что вам об этом ничего не известно.
— Но мы действительно не всевидящие!
— И вы, конечно, не можете повлиять на Лесючевского?
— Уверяю вас, вы переоцениваете наши силы. У Лесючевского большие связи.
— В вашей организации?
— И не только в нашей (от неожиданности, что ли, он такое ляпнул!). Но прошу вас, Александр Давидович, не наломайте дров! Что-нибудь придумаем.
А, испугались скандала! Прерываю разговор, не прощаясь, и поднимаюсь в издательство за портфелем, который швырнул на пол, когда обрушился на Лесюка. Но что это?! Грозный директор не пошел пить чай, и я застал его на прежнем месте. Будто и не было у нас никакого столкновения. Предлагает пройти в кабинет.
Нужно знать Лесючевского, чтобы понять, как дорого обходится ему видимое спокойствие. Мини-Сталин, не терпящий от подчиненных ни малейшего возражения, владыка, которому маститые авторы присылают угодливые письма с мольбами об издании, он вынужден надеть маску перед люто оскорбившим его каким-то Глезером. Значит, гебисты уже успели вмешаться, уломали его. Любопытно, на чем они поладили. Скоро узнаю.
У него в кабинете полный синклит: секретарь партийной организации, главный редактор, заведующие отделами. Собрал на всякий случай свидетелей. И задушевно с другого конца длинного стола:
— Какой же вы эмоциональный человек!
— Столько травят — станешь эмоциональным!
— Ничего же трагического не произошло. Вашу жену я уволил, но переведенную вами книгу Заура Болквадзе в издательском плане восстановил.
Я — ошарашенно:
— Когда?!
Он — невозмутимо:
— Сегодня. В итоге вы можете заработать политический капитал… Вы меня понимаете?
— Нет.
— Когда о вас опубликовали фельетон, западные журналисты его комментировали?
— Да.
— О том, что вас лишили заработка, — писали?
— Да.
— А теперь сообщат, что вашу жену уволили?
— Понятия не имею.
— Постарайтесь, чтоб сообщили… — И прищурившись, глядит на меня. — Они напечатают, вы же отправите в «Литературную газету» письмо и разоблачите их: какое это, мол, преследование, когда «Советский писатель» выпускает мою книгу? А сокращение штатов в каждой стране бывает.
И все вокруг согласно кивают старому провокатору. Вот о чем он сговорился с гебистами! С паршивой овцы хоть шерсти клок. Ловцом дипломатов-шпионов стать отказался, пускай тогда иностранных журналистов в лужу посадит. Ловко замыслили, да без толку. Не нужен мне ваш политический капитал!
Но все равно книгу Заура Болквадзе вскоре опубликовали. Очевидно, рассудили так: деньги за перевод Глезер получил еще в феврале 1970 года. Давным-давно проел. Значит, финансовой подмоги ему никакой. Зато если поднимет шум по поводу гонений не только на него, но и на жену, ткнем в нос книжкой. Что зря врете? Кто вас трогает?