По окончании уфимской школы мой однокашник Московии послал документы на физико-математический факультет Московского университета. Так как он был золотым медалистом, то вступительные экзамены не сдавал, но проходил так называемое «собеседование», проверку знаний в непринужденном разговоре с профессором. Последний, стремясь завалить нежелательного абитуриента, забросал его вопросами. Но Московии отменно знал физику и математику. Придраться было не к чему. Тогда находчивый преподаватель подкинул неожиданный вопрос:
— В каком году родился Каганович? — спросил так обыденно, словно речь шла об известном ученом, а не члене сталинского Политбюро. Московии даты не знал и, несмотря на выдающиеся способности, в университет не попал.
Так было в 1952 году. Так продолжалось и через двадцать лет. Только появился некий нюанс. Прежде начальники не пускались в объяснение причин отказа, зная, что запрещено превышать положенную норму приема «нерусского элемента» — и баста! Теперь те же руководители в кругу друзей и знакомых рассуждают:
— Я его, стервеца, пущу, а он подаст через полгодика заявление с просьбой о выезде на «историческую родину, в государство Израиль». И замарает весь наш коллектив. А отвечать мне! Ты кого принимал? Ты куда смотрел?
Окаянный пятый пункт неотступно преследовал меня и после института. Попав по распределению в Уфу и проработав почти год сначала на заводе, а потом в нефтяном техникуме, я как-то встретился с приехавшим в командировку Сашей Буниным. Он был старше меня, успел окончить аспирантуру. Нас сближала общая любовь к шахматам, Бунин предложил мне перебраться в столицу:
— У тебя же сохранилась московская прописка, а я не только кандидат наук, но и секретарь парторганизации научно-исследовательского института. Устроишься хорошо, не сомневайся.
Я колебался недолго. Угнетала медленная духовно-тусклая провинциальная жизнь. Кроме того, меня невзлюбили уфимские карательные органы. Так что получив от Бучина еще и дополнительную телеграмму — «Все в порядке, выезжай», я в сентябре 1958 года возвратился в Москву. Сразу же направился к Бучину. Он знакомит меня с заведующим лабораторией, объясняет, чем придется заниматься.
— Пока отдыхай, — говорит, — а за неделю твои бумаги оформят, приступишь к работе.
Через неделю звоню, слышу какое-то невразумительное бормотание и просьбу перезвонить завтра. Дней примерно пять или шесть я названивал; потом — приехал в институт. Навстречу смущенный Бучин. Отводит глаза, отмалчивается. Спрашиваю прямо:
— В чем загвоздка?
— Отдел кадров не пропускает.
— Как же ты давал телеграмму, не проконсультировавшись в отделе кадров?
— Да говорил я с ними! — Он заводит меня к себе в партком и шепотом разъясняет: — Понимаешь, я им не называл твоей фамилии. А теперь увидели документы и ни в какую! Ссылаются на то, что у нас в институте собралось слишком много людей одной национальности.
— Черт подери, Саша! — вспыхиваю я. — А русских у вас набралось мало?
Он уязвлен:
— От меня разве зависит? Мне стыдно, но ничего сделать не могу. Отдел кадров сообразуется с указанием свыше.
Не помню, как мы расстались. Но не забуду своего состояния. До каких же пор меня будут попрекать национальные? Как выяснилось позже, покуда не покину братскую семью народов СССР. Ибо когда с конца 1961 года я занялся литературной деятельностью, первое, что мне предложили — взять псевдоним.
— Вы Александр Давыдович? Ну и прекрасно! — бодро сказал ответственный секретарь газеты «Московский комсомолец».
Подписывайтесь «Александр Давыдов».
То же самое вскоре я услышал от известного поэта, заведующего отделом поэзии журнала «Молодая гвардия» Владимира Цыбина. Нет, Володя не был антисемитом.
— Ничего не попишешь, — злился он. — Наш редактор не переваривает евреев. Недавно принес ему замечательную подборку стихов Юны Мориц. А в ответ:
— Не понимаю, почему тебя все время тянет публиковать жидовские стихи?
Махровый черносотенец, бывший летчик-истребитель (для комсомольского литературного журнала лучшего главного редактора не подыщешь!), Никонов продержался на этой должности до конца шестидесятых годов. Однако чаша терпения переполнилась. Группа видных писателей и поэтов, в том числе В. Цыбин, В. Амлинский, и даже лауреат Государственной премии Чингиз Айтматов, послали в ЦК КПСС письмо с просьбой убрать шовиниста из журнала. Не помогло Никонову и заступничество ЦК ВЛКСМ. Сняли его. Но ныне он служит поблизости в том же здании, главным редактором другого комсомольского журнала «Вокруг света». Вообще ЦК ВЛКСМ и его издательство особенно славятся антисемитизмом. Один из работников разоткровенничался с моей знакомой: