«Вы легко можете себе представить, господин комиссар, как сильно я был заинтересован.
— Вот, — продолжал доктор Деженэ, роясь в своем кармане, — вот ключ от шкапа, который занимает угол этой комнаты. Пожалуйста, заприте дверь на задвижку.
Я запер дверь и, повернувшись, увидел моего коллегу перед шкапом, который он только что открыл; в глубине темного отверстия блестела какая-то металлическая ручка. Он наклонился, схватил ручку и с силой потянул к себе. Я услышал шум колесиков, и в отверстии показался какой-то огромный ящик, двигающийся по рельсам. Я с любопытством подошел ближе. Он поднял крышку, укрепил ее с помощью железного треугольника, и глаза мои, привыкшие к темноте, увидели в огромном ящике вытянутого во всю длину человека лет сорока, с закрытыми глазами, который, казалось, спокойно спал. Я вскрикнул и отшатнулся.
— Успокойтесь, — сказал мне доктор Деженэ, сам оставаясь совершенно спокойным, — этот человек не причинит вам зла, так как не может шевельнуть мизинцем без вмешательства моей воли. Но, согласно его желания, я разбужу его ровно через год, в день рождения сэра Самуэля Генри Вильямса Феркет, которого я имею честь вам представить. Сейчас вы узнаете его историю.
Для того, чтобы вы могли понять меня, нам надо вернуться за тридцать лет назад, когда я, влюбленный в физиологические науки, с жаром предавался работе. Знаете ли вы муху, называющуюся «сейгомия»?
— Да, — ответил я, — смутно припоминаю, что читал о ней, когда готовил паразитологию к третьему экзамену. Кажется, папа Адриан IV, имевший печальную привычку спать под открытым небом, умер от личинки сейгомии, забравшейся в его носовую полость.
— Возможно, что это и так. — заметил мой коллега, — но, на мой взгляд, вы недостаточно знакомы с этим уважаемым двукрылым. Знайте же, мой молодой друг, что личинка сейгомии может развиваться только в том случае, если она питается живой субстанцией. Для того, чтобы обеспечить своих отпрысков необходимой им пищей, муха сейгомия пользуется гениальной стратигеммой, обнаруживая поразительное знакомство с мельчайшими подробностями анатомического строения гусениц и бабочек; опа, разыскивает коконы этих последних, разрывает их, чтобы получить туда доступ, а затем колет своим жалом куколку, — заключенную в коконе, в восьми точках, всегда одних и тех же; и обратите ваше внимание на то, что эти восемь точек строго соответствуют восьми нервным узлам, представляющим двигательные центры куколки. Через образовавшиеся таким путем восемь канальчиков она впрыскивает своим хоботком особую жидкость, вырабатываемую специальными железами, которая поражает нервные узлы; происходит, так сказать, приостановка жизни. Вслед за этим наша сейгомия кладет свои яички в отверстие кокона, через определенный срок из них вылупливаются личинки, которым остается только спокойно питаться своей жертвой, так как куколка все еще жива, но совершенно неспособна защищаться или хотя бы двигаться. Крайне заинтересованный, я собрал сейгомий и куколок и начал изучать подробности этого процесса.
«Прежде всего, — продолжал Дежепэ, — я заметил, что куколки после уколов и впрыскивания не разлагаются даже по истечении года, по сохраняются в состоянии омертвения. После многих неудач мне посчастливилось отделить у моих сейгомий особые железы, о которых я вам говорил, и путем простой дистилляции я получил несколько капель жидкости, которую подверг анализу. Я провел два месяца за этой кропотливой работой, но какова была моя радость, когда я убедился, что могу путем синтеза получить подобную же жидкость, состоящую исключительно из простейших химических элементов. В результате моей работы, в самом непродолжительном времени я мог бы снабдить этой жидкостью сегомий весь мир.
Но этим дело не кончилось; постепенно мною начала овладевать фантастическая идея; если соединение некоторых элементов, действуя на нервные центры живого существа, приводит его в состояние омертвения, то не может ли соединение, некоторым образом противоположное первому, нейтрализовать его действие и вернуть жизнь жертве? В течение целых трех лет я производил опыты, испробовал тысячи комбинаций, основываясь на работах моих предшественников, — исследовавших проблему оживления ротифер. Наконец труды мои увенчались успехом, и я мог с восторгом наблюдать, как одна из моих куколок, более года находившаяся в состоянии омертвения, ожила после впрыскивания новой сыворотки и, по истечении определенного срока, превратилась в великолепную бабочку.