Страх овладел тридцатью людьми — страх смерти.
Добежав до обоза, техник услышал резкий свист и шипение выходящего таза. Но что это значит? Шипение — слышалось вовсе не с той стороны, где стояли приготовленные на завтра баллоны. Техник зажег спичку и пересчитал баллоны. Не хватало трех штук. Спичка погасла, обжегши ему пальцы. Где же стоят эти проклятые баллоны? Неужели рабочие забыли их где-нибудь в стороне?
Свист и шипение газа ясно слышались с подветренной стороны. Техник побежал вперед. Пробежав шагов пятьдесят, он остановился. Острый, саднящий запах хлора проникал сквозь редкую ткань платка и обжигал горло. Повидимому, он попал в самую середину газовой волны. Как глупо было не захватить с собою из города противогазовую маску!
Пробежав еще несколько шагов, он прислушался; шипение газа теперь слышалось совсем близко. Наконец, он заметил слабые в темноте контуры стоящего баллона. Но что это? Газ свободно выходит прямо из газоотводной трубки. Чья-то рука нарочно открыла кран баллона…
Несколько поворотов маховичка — и шипение газа прекратилось. Теперь оно слышалось дальше… Вон как! Оказывается, открыт не один баллон. Разыскать остальные баллоны было не трудно, они стояли друг от друга на расстоянии нескольких саженей.
Техник закрыл кран последнего баллона и в изнеможении опустился на землю. Глухой кашель потряс все его тело. Через несколько минут он поднялся и медленно побрел к стану. Светало. Легкий предутренний ветерок разогнал последние остатки газовой волны. Люди все еще кашляли, хватаясь руками за грудь.
— Братцы, — сказал техник, — кто-то из нас открыл баллоны, кому-то хотелось нас удушить.
— А где караульный? — спросил кто-то.
Караульный, калмык Галяш, исчез вместе со своим верблюдом.
К вечеру издохли два верблюда, в том числе и верблюд доктора Курца.
— Они вдохнули слишком много хлора, животные в ртом отношении менее выносливы, чем люди, — сказал техник. — Но мы все отделались легко, негодяй не рассчитал; он установил баллоны с подветренной стороны, но газовая волна получилась слабой концентрации, иначе некоторые из нас, пожалуй, не увидели бы сегодняшнего дня.
— Что за цель была у калмыка, не для того же соорудил он целую газовую батарею, чтобы доставить нам неприятность? — спросил доктор.
— Откровенно говоря, Галяш не внушал мне симпатии, в каждом хатоне он напивался арьки[3]) и буянил, угрожая ножом каждому, кто пытался его остановить; возможно, его прельщали червонцы, которые я недавно роздал рабочим.
Работы отряда близились к концу. Скоро все пространство степи вокруг кургана было очищено от сусликов. Китаец Лю-Син тщетно старался разыскать хотя бы одного зверька, из которого можно было бы приготовить вкусное рагу. Лю-Син принужден был довольствоваться пресными лепешками, которые он пек на тонком железном листе.
Отряд готовился покинуть стоянку и двинуться дальше.
— Я уеду отсюда через десять дней, когда закончу свои наблюдения над сусликами, которые живут у меня в садках. — сказал на прощанье доктор Курц технику, пожимая ему руку, — но раньше мне придется достать верблюда.
— Верблюда я пришлю вам из ближайшего хатона, — пообещал техник.
Доктор Курц долго смотрел вслед удалявшемуся обозу, пока он, наконец не обратился в едва видимую черную точку. Потом, взявшись рукою за голову, сказал китайцу:
— Лю, убери в лаборатории и дай сусликам корму, сегодня я заниматься не буду, мне как будто нездоровится.
Весь остаток дня доктор лежал в своей палатке. Вечером китаец сидел на своем обычном месте. Тишина застыла над степью, небо покрылось черными тучами. Не слышно было больше веселых песен рабочих, которым любил иногда невпопад подтягивать Лю-Син. Тишина навеяла на китайца тоску. Он вздохнул и принялся укладываться спать.
У доктора Курца не оставалось больше сомнений. Страшная головная боль и вздувшиеся под мышками и на шее железы ясно указывали на характер болезни. Доктор заразился чумой.
Каждый день багровый шар солнца вставал над степью и зноем пламенных лучей накалял землю. Полуденные часы были особенно ужасны для больного. Третий день, не вставая, лежал он в своей палатке. Его мучила отчаянная жажда. Теплая соленая вода из копани ни на минуту не освежала пересохшего рта.
Лю-Син день и ночь не отходил от палатки. Он сидел на земле, обняв руками колени, бесстрастно всматриваясь в пустынную, знойную степь.