— Я знаю столько же, сколько и вы, коллега. Во всяком случае это огромная потеря для Германии, почти невознаградимая.
— Да, ужасный случай, — ответил инженер, — но я боюсь, что это еще не все…
— Что вы хотите сказать?
— Мне кажется, что случилось что-то в лаборатории. Вы не знаете, что там делал вчера вечером профессор?
Гинце подозрительно взглянул на говорившего и ответил неохотно:
— Кажется, он собирался попробовать новую установку, имевшую целью ускорить разложение атомов некоторых газов…
— Послушайте, Гинце, — заговорил Дерюгин взволнованным голосом, — я понимаю, что вам мои слова кажутся странными, может быть, дерзкими, но дело слишком серьезно, чтобы пререкаться из-за условностей. Я давно следил за работой профессора и интересовался ею. II теперь, повторяю, я боюсь, что там случилось несчастье.
Гинце молча пожал плечами; однако, он чувствовал, что и сам заражается смутной тревогой.
Дверь лаборатории оказалась отпертой. В ассистентской служитель с длинной железной палкой, на которую намотана была тряпка, обметал пыль. Он приветствовал вошедших коротким: «Guten Tag»[1]). Они направились почти бегом в лабораторию профессора.
Гинце был впереди. На пороге большой комнаты он невольно остановился и прикрыл глаза рукой, ослепленный неожиданным светом. За ним Дерюгин молча, весь бледный, рассматривал представившуюся их глазам картину. На большом мраморном столе, где была собрана новая установка, сиял нестерпимым блеском, так что глазам становилось больно, пламенный шар величиной с человеческую голову. Он вздрагивал и как будто пульсировал. На ослепительном фоне его пробегали синеватые жилки, и вся комната вокруг была наполнена голубоватым туманом. В том месте, где шар касался поверхности стола, слышалось легкое шипенье и потрескивание. В комнате было жарко и душно, как бывает перед сильной грозой, и ощущался острый запах озона.
Гинце и его спутник стояли, как изваяния, не смея тронуться с места и не отводя глаз от странного явления.
— Господин Гинце! — воскликнул с удивлением служитель, вошедший вслед за ними, — ведь там горит что-то!
И не успел никто из присутствовавших его остановить, как он бросился к столу и ткнул железным прутом в огненный шар.
Раздался сильный сухой треск. Ослепительная искра, наподобие короткой молнии, вырвалась из пламени к концу палки, и старик упал навзничь, раскинув руки и глухо стукнувшись головою о пол. Тело его передернулось судорогой и осталось неподвижным. Все это произошло буквально во мгновение ока. Когда Гинце метнулся к служителю и нагнулся, пытаясь его поднять, — тот уже не дышал.
— Убит, — растерянно сказал ассистент, невольно отступая назад и оглядываясь на спутника. А Дерюгин стоял у двери и машинально повторял одну и ту же фразу:
— Я это знал… Я это знал…
Прошло минут десять, пока посетители хоть сколько нибудь пришли в себя. Они перенесли тело старика в ассистентскую и попытались привести его в чувство, но все их попытки оказались тщетными: несчастный был мертв.
— Да что же это такое? — вырвалось, наконец, у Гинце, когда стала очевидной бесполезность их усилий.
— Это? — переспросил Дерюгин, и звуки его голоса казались ударами грома в наступившей тишине — это — бунт атомов, возмутившихся против разбудившего их человека.
— Вы думаете, что… — неуверенно начал Гинце.
— Я думаю, — жестко прервал его собеседник, — что здесь началось разрушение материи, которое, вероятно, уже ничем остановить нельзя. И этот старик — первая жертва в ряду тех тысяч и миллионов, которые за ним последуют.
— Но почему вы говорите о катастрофе, коллега? Если даже и случилось то, что вы предполагаете, — это не выйдет за пределы лаборатории и здесь же будет ликвидировано.
— Ликвидировано? Подобную вещь я слышу от вас, ассистента профессора Флиднера? Но разве мы не бессильны перед этой стихией? Разве мы можем хоть чем-нибудь влиять на то, что совершается внутри атомов? Разве мы в силах остановить рост этого огненного вихря?
— Рост? — новая мысль заставила Гинце опрометью броситься назад, в главную лабораторию.
Да, это было очевидно: клубящийся пламенем шар за полчаса, проведенные ими здесь, увеличился в поперечнике на полтора — два сантиметра. Вместе с тем в комнате становилось все труднее дышать. Воздух был насыщен электричеством. На концах рубильников, на всех выдающихся частях приборов мерцали голубоватым светом маленькие огоньки, от чего вся картина получала вид сказочной феерии.