Солнце погрузилось в море. Горизонт полыхал, освещенный багровыми фавелами вулканов.
Омниарх молчал. Он безучастно скользил глазами перед собой. Ему было скучно. Миллионы людей, опустившиеся при его появлении на колени, затаив дыхание, терпеливо ждали последнего слова своего повелителя.
Солнце успело обежать всю землю и появиться с противоположной стороны из-за храма, а Омниарх все молчал, неподвижно смотря перед собою. Молчали и миллионы коленопреклоненных людей.
Подземная гроза надвигалась. Солнце окутали черные дымные тучи. Молнии раздирали серую мглу неба. А Омниарх молчал. Наконец, он поднял руку и трижды взмахнул ею перед собой.
Жрец в черно оранжевом, бледный, как полотно, принял от телохранителя золотой рупор и четко бросил в миллионную массу:
— Воля Омниарха! Дети Посейдона должны остаться верными земле своего отца!
И, покрывая своим гулом подземные взрывы, миллионы людей повторили слова жреца:
— Дети Посейдона должны остаться верными земле своего отца!
Скучающий Омниарх перевел глаза на полосатого человека. Тот снова бросил в пространство через рупор:
— Да исполнится воля Омниарха!
И миллион-голосовое эхо перекинуло на соседние острова четыре роковых слова: — Да исполнится воля Омниарха!
Солнце утратило свой блеск. Дымные тучи нагнетались к земле. Во чреве земли титаны катали гулкие металлические шары. Молнии плели огненные кружева над распростершимися ниц миллионами людей. Вулканы пылали и клокотали, как гигантские горны.
Атлантида медленно опускалась в волны океана.
Когда сзади обрушился с грохотом храм Посейдона, Омниарх даже не обернулся. Ему было невыносимо скучно…
Ощущение скуки как-то незаметно сменилось ощущением животной тревоги. Бусс дрожал мелкой собачьей дрожью, ляская, против воли, зубами. В голове странно все перемешалось. Вместо привычных мыслей, смыкающихся в стройную цепь построений, в мозгу вспыхивали отдельные проблески отрывочных картин мрачно-тревожного характера. Как будто молния на момент вырывала из мрака клочки жизни. То ему казалось, будто его на части разрывают какие-то диковинные звери, то он стремглав летел куда-то в бездну, задевая телом за острые шипы. Неожиданные приступы голода против воли рождали в гортани нечленораздельные, жалкие взвизгивания. Мозг одновременно и отдыхал, и в то же время как-то необычно бодрствовал, заставляя все существо быть на-чеку.
Где-то вблизи послышался сухой треск и то, на чем сидел Бусс, зашаталось. Бусс, как ему показалось, задними руками и еще каким-то придатком цепко ухватился за седалище и быстро раскрыл глаза.
Сердце задрожало в мучительном стремлении выскочить наружу. Насколько хватало до чрезвычайности обостренное зрение, тянулся стройный, высокий лес. Бусс сидел на вершине одного из деревьев, ухватившись четырьмя руками и хвостом за ветви. Внизу какое-то чудовище, похожее на слона, обвив дерево хоботом, раскачивало его, стараясь сбросить Бусса вниз. Бусс завыл и начал забрасывать чудовище ветками и шишками с дерева.
Когда дерево, поддаваясь усилиям зверя, показало на поверхность земли часть корней, Бусс раскачался на ветке и с ловкостью (чуть не подумал — с ловкостью обезьяны), — с ловкостью птицы перелетел на соседнее метелкообразное дерево, усеянное крупными орехами. Сердце Бусса заплясало от радости, отвечая на ловкость и подвижность тела.
Повиснув на дереве, Бусс начал бомбардировать слона орехами, испуская воинственные вопли. Скоро неуклюжее животное обратилось в позорное бегство, и Бусс, в припадке спортивного задора, гнался за ним, перепрыгивая с ветки на ветку и сопровождая трусливого врага насмешливыми, хрюкающими выкриками.
Когда эта забава надоела, и Бусс вдоволь натешился сознанием своей безнаказанности и превосходства, он позволил утомленному врагу скрыться в чаще, а сам, ухватившись хвостом за ветку, затянул торжественную песнь:
— У-ы-у-ы!
Когда Бусс почувствовал острый голод, он прекратил песню. С мяуканьем озираясь по сторонам, он искал, чем удовлетворить надоедливый аппетит. Дерево, на котором росли вкусные орехи (а что они вкусны, Бусс знал это по опыту), осталось где-то позади, откуда началась погоня за слоном. Вернуться назад Буссу и в голову не приходило. Он заскулил, стараясь заглушить все усиливающиеся зовы желудка. Не тут-то было! Острый аппетит понемногу переходил в невыносимую физическую муку.