У меня нет обыкновения заговаривать с дорожными спутниками. Я сделал исключение только однажды, когда мой компаньон по купэ как-то раз под утро стал натягивать мои брюки. Но бывает, что и самые сдержанные люди под влиянием сильного волнения прерывают молчание, которое является их второй натурой. Я только что пережил в высшей степени тревожный момент и не удивительно, если я забылся и воскликнул:
— Вот так счастье, чорт возьми!
Я сейчас же раскаялся, что слова эти слетели с моих губ. Мое бесхитростное выражение удовольствия имело совершенно неожиданное действие на человека в углу.
— Счастье! — громко повторил он. — Ничего подобного в мире не существует. Нет ни счастья, ни несчастья, ни большого, ни маленького счастья. Если бы вы не принимали на веру слова легкомысленных людей и подумали бы над этим, вы бы знали, что определенное действие влечет за собою неизменный результат. Если результат неожиданный, то, значит, действие было неправильное. Вот и все.
— Совершенно верно, — согласился я немного нервно.
— И все же, — продолжал он, — даже в двадцатом веке и, несмотря на доказательства того, что прогресс может быть достигнут только внимательнейшим изучением связи между действием и результатом действия, несмотря на все это, в умы так въелась вера древних, первобытных времен человечества, в счастье, в добрых и злых духов, что, не взирая на все ваше хваленое образование, вы приписываете факт, что вам удалось попасть на поезд, какой-то таинственной силе, которую называете счастьем. Брр… — закончил он и брезгливо отряхнулся.
— Позвольте вам сказать, сэр, — заметил я довольно холодно, — что ваше убеждение в том, что я верю в каких-то духов, ни на чем не основано.
Образованием же своим я никогда ни перед кем не хвастался.
— Я ждал, что мои слова будут вам неприятны, — сказал человек в углу. — Люди обыкновенно воспринимают все неожиданное для них, как личное оскорбление. Но вы слишком умный человек, чтобы оставаться и дальше таким неблагоразумным.
— Что ж, — ответил я с подобием смешка, — может быть, в ваших словах и есть доля правды. Только для обыкновенного, ограниченного ума не так-то легко находить эту связь между причиной и следствием.
— Почему же нет? — риторическим тоном спросил мой спутник. — К сожалению, люди науки, подходящие к своей работе правильным путем, изучая одновременно и причину, и следствие, вне своих лабораторий и кабинетов поражают детской беспомощностью и неуменьем сосредоточиться. И, все-таки, пусть я буду гласом вопиющего в пустыне, но я заявляю, что науку эту можно было бы с успехом применять во всех жизненных делах и даже в развлечениях.
— Я думаю, — начал я, — что вы не идете до включения в ваш закон игорных столов в Монте-Карло? Или вы это считаете недостаточно пригодным объектом для ваших научных наблюдений?
— Напротив, — ответил человек в углу, — я со значительным успехом применял свою теорию в Монте-Карло. Но система моя не имеет ничего общего с цифрами или сериями номеров. Она, вернее, построена на психологии.
— О! — воскликнул я недоверчиво.
— Прежде всего, — спокойно продолжал он, — чтобы выиграть в рулетку, надо не нуждаться в деньгах. Статистика показала, что большие суммы всегда выигрывают миллионеры, а не те отчаявшиеся люди, которые бросаются в игру, как в воду.
— Но, ведь, это происходит просто оттого, что миллионер может рисковать большим капиталом, перебил я его.
— Вовсе нет, — возразил он. — Так думают только люди поверхностные. Если бы это было так, то в Монте-Карло всегда выигрывали бы миллионеры и игорному дому пришлось бы закрыться. Прежде, чем сорвать банк, и миллионеру приходится выполнить много условий. Но возьмем более простой случай. Вы, конечно, слышали про так называемую Калькуттскую лоттерею?
— Разумеется, слышал, — уже с некоторым нетерпением ответил я.
— Быть может вам покажется невероятным, — продолжал мой спутник, — что, применив мою систему, я прошлым летом взял первый выигрыш в этой лоттерее?
Я начинал подозревать, что из-за моей торопливости на вокзале я очутился в купэ с сумасшедшим. Но все же я не мог оставить без возражений такую явную ложь.