Но никаких следов налета — никого, все на месте… Знаете, этот порядок после всего того, что произошло, весьма жуток. Привидениями пахнет здесь… Где взять сил, чтобы преодолеть эти сомнения? Не даром был слух в городе, что наш профессор Барабанов от философии через оккультизм вступил на путь черной магии… Нет, сегодня я уж не смеюсь над этим слухом… Жутко!..
Чижик, как естественничка, заставила себя насмешливо фыркнуть, но и ей было не по себе. Нежная же Лотта Винер стала умолять доктора:
— Перестаньте, доктор, говорить ужасы. Я только что стала согреваться, а теперь опять сердце похолодело.
— Я хочу приготовить чай. Горячий чай нас подбодрит, — сказала медичка и отправилась в кухню.
Доктор почувствовал волчий аппетит, подсчитал буттерброды и пирожные, чтобы вычислить, сколько придется на долю каждого, а Лотта пристроилась к печке.
Другие же члены этого общества чувствовали себя далеко не так хорошо, как эти. Профессорша и Берта стояли, стуча зубами, на темной площадке и прислушивались ко всякому шороху, стараясь в нем угадать возвращение сбежавшего профессора. Он же совершал свой жуткий пробег через темную ноябрьскую ночь. И за ним на определенном расстоянии несся Нос, вопя от времени до времени: «Бар-р-р-аб-ббанов!» Ему не хватало воздуху и из этого слова получалось одно жуткое «ррр-а-аа»; что врывалось в уши профессора душу содрогающим криком. Дома мелькали мимо… Вдруг профессор с неописуемым восторгом заметил вдали огонек красного фонаря… Ураганом ворвался он в полицейский участок, который, однако, выглядел подозрительно странно и был полон не полицейских чинов, а каких-то любезных девиц, профессия которых так их вышколила, что они даже этого полуодурелого странного гостя встретили ласковыми улыбками. Они свободно разгуливали под пыльными пальмами и сообщили профессору, что он прибыл в «Оазис» — уютный винный погребок…
Прежде чем ему удалось спастись от своего настойчивого преследователя за искусственным тропическим растением, ворвался и поэт, сея ужас и смятение своим видом, растерзанный и в одних носках. Подобного не видали ко всему успевшие привыкнуть баядерки и рассыпались с визгом по углам. Нос же, собрав последние силенки, сказал:
— Дорогой профессор, остановитесь же на секунду, прежде чем нестись дальше!.. — и он сам упал тяжело на стул. Профессор тоже бессильно опустился напротив него и тут только узнал, правда, протерев предварительно очки, своего друга. Баядерки же были склонны усмотреть остроумную шутку в способе появления двух удивительных гостей. Они схватили карту вин, подскочили к друзьям и хором спросили:
— Какого вина прикажут подать господа?
Профессор рассердился на тысячу глупостей, которые натворил поэт, тут же в них ему покаявшийся, но простил его, видя в нем единственную родственную душу в этом странном кабачке… С помощью разочарованных девиц они установили местность, куда загнала их дикая ночная скачка, и извозчику было поручено найти путь к родным пенатам.
Жертвы этого жуткого вечера сидели в пролетке, не то от холода, не то от радости свидания тесно прижавшись друг к другу. Профессор прикрывал полами своего сюртука озябшего друга, который пытливо глядел по обе стороны дороги, отыскивая глазами остатки своей жилетки и шляпы. Но найти их не удалось.
Криком радости был встречен профессор женою и Бертой по случаю благополучного возвращения. Тут же перед дверью квартиры последовал краткий рассказ о событиях, во время которого поэт любовно ощупывал уцелевший в единственном экземпляре ботинок. Наконец, профессор открыл дверь своей квартиры. При вступлении в нее пришлось, конечно, обменяться на секунду недоверчивыми взглядами, но все тотчас же приняло вид непринужденного гостеприимства — с опозданием на несколько часов.
Поэту дали воротник и черный галстух профессора и он залез кончиками пальцев в туфельки хозяйки.
Доктор Точка был несколько, опечален, так как с несомненностью выяснилось, что он ошибся в распределении и расчете буттербродов и пирожных. Помочь этому злу было трудно, так как доктор уже успел уничтожить одну треть провизии. Видя его отчаяние, Лотта нежно его подбодрила:
— Кто висел на железных прутьях решетки, оценит прелести жизни и без помощи пирожных, пусть моя доля останется за вами.