Иногда Жозефина и Генриетта любили и пошутить, убивая мух неутомимыми веерами:
— Я видела на той неделе в церкви Тони. Он едва бродит.
— Да что ты? (смешок). Он уж не жилец!
Иногда в саду Жозефины начинали резко трещать цикады и сразу замолкали. Это было верным признаком смерти. Старухи начинали усердно креститься:
— Кто будет на этот раз?!
Но это, в конце концов, не имело значения. Того или другого глупого мальчишку раздавит автомобиль. Или кто-нибудь из них застрелится из-за девчонки. Никто из них не позовет ни Генриетту, ни Жозефину. Тони Фильбер единственный человек на острове Бревель, который захочет позвать плакальщицу, и он уже лет двадцать, как стоит ногой в могиле. Похоже на то, что он не расстанется с землей во веки веков, аминь. Он всегда был вот таким, любил пожить! Ах, что это был за парень, Тони-то! Как он умел обходиться с девушками…
Стоял душный августовский день, когда с Тони случился удар. Генриетте сообщил об этом ее внук:
— Я слышал внизу, в лавке, что Тони совсем плох. Говорят, что он недолго выживет.
Генриетта была взволнована. Так Тони болен, ему совсем плохо! Она торопливо проглотила свой кофе, взяла палку и отправилась по канаве к дому Жозефины. Она была так отягощена новостями, что с трудом дышала.
Так Тони лежит на смертном одре… Перед ней вставал и воспоминания о Тони, каким он был в давно прошедшие дни…
Августовское солнце окуталось туманом с реки. Виргинские тополя уже меняли окраску и золожель стоял весь в цвету. Так Тони умирает! Что-ж, иной раз она может и забыть, сколько у нее внуков; иной раз она забывала свой возраст или какой был теперь год. Но не забыть ей никогда поцелуев Тони и платья, в котором она была много — много лет назад. Не думала она тогда ни о смерти, ни о причитаниях над умершими. Что за любезник был Тони, и какой он был смелый! Конечно, он целовал всех девушек на острове. Но она всегда знала, что для нее поцелуй был особенный. Она была тогда стройная, красивая девушка и ей едва исполнилось семнадцать… Старая Генриетта ковыляла дальше, спотыкаясь о камушки и задевая за кусты. Было это в 1852 году, задолго до войны… У старой Генриетты на щеках теперь бородавки.
— Это лягушки их тут насажали, — говорила она иной раз любопытным внучатам. Но в те дни, когда Тони ее целовал, щеки ее были гладкие и смуглые. Тони подвел ее к реке, чтобы она посмотрела на себя.
— Твое лицо, Генриетта, было похоже на желтую лилию. А теперь — взгляни-ка, — оно стало, что роза!
Да, а вот теперь бедный Тони умирал. Кого из них он позовет причитать — ее, или Жозефину? Интересно, есть ли у Жозефины какие-нибудь «новости»? Генриетту объял такой страх, что она даже остановилась. А вдруг он позвал Жозефину? Генриетта ускорила шаги. А кто это так торопливо, торопливо пробирается по канаве? Генриетта сощурила глаза, чтобы лучше видеть. Да это Жозефина ковыляет среди кустов. Она такая толстая, что с трудом двигается.
Старухи стали издали махать друг другу веерами из пальмовых листьев и выкрикивали:
— Тони… он очень болен! Говорят, что это конец…
Они нашли славное местечко у дороги, среди кустов и переросших летних цветов. Им понадобилось минуты две, чтобы отдышаться. Как сопела Жозефина и каких трудов ей стоило усесться! Она так и расплылась во все стороны. Генриетта радовалась, что она' худощавая и может взять кое над кем верх.
— Слышала ты еще что про Тони? — вся дрожа спросила Генриетта.
— Нет. А ты? — ответила Жозефина.
Вот так же точно они сидели и говорили про Тони в далекие дни молодости. Что это был за парень! А теперь вот за ним пришла смерть.
— Если я его получу, — прокряхтела Генриетта, — у меня на два креста будет больше, чем у тебя.
Жозефина вся тряслась от смеха:
— Да погоди! Если я его получу, мы сравняемся, Этта? дорогая моя!
Прошла неделя, прошла другая. Старый Тони, кажется, решил не умирать. Это так было похоже на него. Он заставлял смерть дожидаться его, кокетничал со смертью. Он всегда любил дразнить. И Тони ни одного слова не сказал про плакальщиц. И это тоже было похоже на него. Пускай все до последней минуты гадают!
Теперь Генриетта каждый день вечером вынимала свою записную книжку. 99 крестиков. Всякая плакальщица позавидовала бы ей. Если бы ей только заполучить еще один крестик, чтобы округлить последние пять! Если бы ей только получить Тони. Тогда она будет торжествовать над Жозефиной.
— У меня 100 крестиков. Я причитала на ста похоронах!