— Улыбается, чорт! — мелькнуло у него в голове. — С чего бы?
Нелидов встал, подошел к нему, положил обе руки на его плечи. Тяжело положил, словно хотел в землю Захарыча вовсе втиснуть… Но не втиснул, а заговорил совсем спокойно, даже весело.
— Ну, и шутник же ты, Захарыч!.. Разбогатею — шутом тебя в дом возьму! Пойдешь?
— Пойду, милостивец! Как не пойти? — отвечал Иван Захарыч, все еще чувствуя на плечах давящие Нелидовские руки.
— Одначе, — продолжал Нелидов, уже переходя в серьезный тон, — речь твоя мне не по нутру!.. Не хочу я, чтоб такие речи пустошные до г. ревизора дошли! Конешно, вздор это все… Одначе, грязь и к чистому липнет… Потом долго отмывать приходится! Припрячь-ка ты тех, у кого язык долгий, особливо тех, кто тебе все Это сказывал… Кто подешевле, — того припрячь. А кто подороже, — тому серебром глотку заткни! Уразумел?
— Уразумел! — ответил Иван Захарыч, насилу выговорив это слово от волнения.
Нелидов помолчал. Снял руки с плеч Ивана Захарыча и сказал раздельно, подчеркивая каждое слово:
— Нутка, смекни… сколько тебе на этот расход потребуется?
— Цел…ко…вых… сотню, — задыхаясь сказал Иван Захарыч. У него спирало дух.
— Сотню? — протянул Нелидов, — что больно дешево?… Накинь еще… Вернее будет… Крепче…
— Ну, если… твоя… милость… набрось еще… хоть четвертную…
— Полторы вечером получишь! — уронил Нелидов.
…Из хозяйской горницы Иван Захарыч летел, не чуя под собою ног. И крестился, и задыхался, и шептал: «Слава те господи! Слава тебе!.. Мать пресвятая богородица!.. Милостивец Никола!.. Попался в капкан старый волк! Теперь я его сгною!.. Сам на его место сяду!.. Ей-богу сяду! Все расскажу ревизору! Видит бог и святая троица».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
С ГОР спускался тихий вечер. Вершины еще горели в лучах заходящего солнца, а долина уже окуталась мягкой серой мглою. Сплошной шум дневной суеты утих, сменился одиночными, разрозненными звуками. Кто-то крикнул, — и крик отозвался в горах. Залаяла собака… С другого конца городка ей в ответ затявкала другая. И опять все смолкло. Одна Гремучка неумолчно рокотала свою песню.
…В монетной мастерской замолкли пьяные крики. Таинственные обитатели темной башни задремали в тяжелом, угарном забытьи…Грезили… Кто о темных тайнах суровой тайги… Кто о далеких равнинах России, где ходят волны по золотому морю спелой ржи, синеют васильки и в безоблачной выси неба звенят жаворонки.
…А в каземате, где сидел Федор, все еще визжала пила… Визжала хрипло… словно плакала… злости в ней не было… Иступилась! Федор освободил правую руку и смотрел на нее, гладил ее, свободную. Теперь пилил черный, пилил, матерно ругая тупую пилу, ругая Нелидова… Теперь Федор говорил ему:
— Пили, дядька, шибче, да мне кидай!
…Окутанный тьмой, Нелидов подошел к башне, остановился на плотине и огляделся… Из черных кустов выделилась фигура… Это был Серега Рвач.
— Спят? — спросил Нелидов.
— Перепились… спят, ангельским сном спят! — ответил шопотом Серега и, вдруг, наклонившись к самому уху хозяина, заговорил:
— За тобой следят… Я видел, кто-го следом шел! — И, быстро схватив старика за рукав, Сережка дернул его и зашептал:
— Смотри влево! Вон дерево…
Нелидов рванулся влево.
— Стой… Не горячись!.. Спугнешь!.. Поймаем! Ты стой на месте!
И Сережка бесшумно скользнул опять в кусты. Нелидов стоял неподвижно. Сердце колотилось. Кровь, била в виски…
Мгновение… другое… Вдруг… полу-заглушенный крик-визг… и Сережка выделился из сумрака…
Он волочил что-то темное, неподвижное.
— Получай, хозяин! — сказал он, показывая на добычу, лежащую на земле.
Нелидов быстро нагнулся, стал всматриваться…
— Никак Ива…?! — полувопросительно заговорил он.
— Захарыч и есть! — отвечал Серега, всмотревшись в неподвижное тело.
— Жив? — спросил Нелидов.
— Кто его знает!.. Кулаком я его хватил… в висок угодил! — отвечал Серега. — Ну, куды его таперя? Добить, что ли, для верности?
— В Гремучку!
Темным мешком полетело что-то в реку. Раздался треск… Иван Захарыч ударился головой и, колотясь о камни, кувыркаясь в пене, понесся вниз по течению своенравной веселой Гремучки.
— Упокой, господи, душу раба твоего Иоанна! — со смехом проговорил Сережка. — Зловредный был старичишка!.. Все около башни шлялся… Все принюхивался… Должно он и донос настрочил…
Стояли оба и молчали… Во тьме не видно было лиц. Потом заговорил Нелидов спокойно, деловито.