Сел у стола и тихонько посвистал.
— Прошу подать кувшин, — попросила Ядвига.
Иван Егорыч поднял кувшин.
— Да он пустой.
— Так надо налить в него воды, — сказала Ядвига и, как раз посредине той ее щеки, которая была видна Ивану Егорычу, появилась веселая подвижная ямочка.
Иван Егорыч пожал плечами, но в кухню пошел и вернулся с полным кувшином.
— Швыдче же, — топнула Ядвига ногой, обутой в черный туфель на изогнутом каблучке.
Обмакнула пальцы в протянутый кувшин и брызнула Ивану Егорычу в лицо. Он вздрогнул. От холодных ли брызг, от задорного ли Ядвигиного смеха. Поднял на нее серьезные глаза.
— Вы что же озорничаете?..
— Разве не можно пана трогать?
Она бросила тряпки и сверху вниз смотрела на Ивана Егорыча, дерзко выдерживая его пристальный взгляд.
— Можно, да только не для чего, — строго сказал он.
Но Ядвига заметила не строгий тон, а тот взгляд, которым он оглядел ее с головы до ног в щегольских туфлях. И, поправляя выбившиеся из-под красной косынки темные пряди волос, сказала с ласковой насмешкой:
— Прошу прощенья, пан. И за помощь благодарна.
— Какая там помощь? Я работу кончил, теперь отдыхать должен.
— И я зараз брошу. А только зачем вы на табурет сели? Я ж не могу с окна прыгать.
Долго потом не мог Иван Егорыч понять, как это тогда у него сорвалось:
— Давайте сниму.
А она точно обрадовалась. Горячими звеньями обвились вокруг шеи Ивана Егорыча обнаженные выше локтя руки. Душистым дыханием защекотал лицо веселый смех:
— Да пустите же!
Опустил на пол, но рук не разжал.
— А зачем трогала?
— С ума вы сошли! — Гибко изогнувшись, вырвалась и убежала.
Вот с этого и пошло…
Завод, шумный трактир, товарищи, — все это больше не было тем, что наполняло жизнь Ивана Егорыча. Когда обращался к нему кто, он растерянно смотрел на спрашивающего, просил повторить вопрос, на шутки отмалчивался. В трактире жевал, что подавали, а когда возвращался в мастерскую, руки машинально производили привычные движения над станком. И сам Иван Егорыч казался себе механизмом, в котором маятником стучало сердце.
После трех маятник этот начинал давать перебои. Иван Егорыч все чаще вскидывал к закопченным часам быстрый взгляд. Вот уже короткая стрелка доползла до пяти. Теперь остановка за минутной. Она будто зацепилась за цифру «10». Нет, движется. И как только сравняется с черной точкой над двенадцатью, Иван Егорыч швырнет в ящик инструмент, нахлобучит кепку, пиджак на ходу натягивает.
— Постой, гудка не было еще, — крикнет кто-нибудь вслед.
Иван Егорыч молча ткнет пальцем вверх, на часы… и домой… домой.
В груди бьется уже не тоскливый маятник, а кажется Ивану Егорычу, что там у него птица крыльями взмахивает и от этого ему дышать нечем и лететь охота.
Войдет в кухню. С тех пор, как он сошелся с Ядвигой, Казимира не носила больше безрукавных и голоспинных капотов. И брюзжать стала сердито, по-хозяйски. А ему не все ли равно, что она буркнет в ответ на его приветствие?
— Ядвига вернулась? — первым делом спросит он, и наклонит под кран разгоряченное лицо.
— Юш, — кинет Казимира и раздраженно прибавит — цо-то на самом деле, и пол, и стены все забрызганы. Так не можно, пан Ян…
— Какой я пан, — засмеется Иван Егорыч, фыркая над раковиной.
Ядвига любила шалить. Войдет Иван Егорыч в комнату, а она притаится за дверью и сзади запустит пальцы в его намокшие от умыванья волосы. А то притворится будто спит, и лишь только он нагнется к ней, — охватит шею и куснет за ухо.
Зато и попадало ей.
— Тебе, Януш, никакого инструмента не надо. Ты сталь, як дротину гнуть можешь, — говорила Ядвига, не умея пошевельнуться в твердых тисках его рук. — Пусти, а то калекой зробишь.
Иван Егорыч заглянет в глубину ее карих глаз и хочет сказать ей, что, если бы она из тончайшего стекла была сделана, и тогда не разбил бы он ее. Столько нежности у него, столько ласки — где же повредить!
Пришло время, когда Иван Егорыч захотел узнать прошлое Ядвиги.
— Я — одна, вот и все, — коротко отрезала она.
— Значит развелась с мужем?
— У нас, католиков, разводу не бывает, — уклончиво ответила она и сейчас же прибавила. — Але я ж не пытаю пана — есть у него жона, или нет. Раз ты со мной — то есть ты мой.
— Моя жена что… Ей лишь бы я сына не забывал. А она хоть и есть, да вроде как нет. Несмелая.