К удивлению старателей, китаец оказался мало помятым. Охая и причитая, он поднялся с земли и, ощупывая себя со всех сторон, направился к избушке.
— Ах, язви его в пим, промазали! — выругался Вахромей и, взглянув на сидящего на крыше Устина, крикнул ему:
— Ну, слазь!
— Еще один есть! — отвечал тот.
Вахромей осторожно заглянул в дверь, но в избе как будто было пусто.
— Нету! — Слазь! — успокаивающе крикнул он Устину. Но тот вдруг испустил пронзительный вопль и кубарем скатился с крыши прямо на группу китайцев. А на его месте показалась косматая голова небольшого медведя — муравейника. Не обращая внимания на свалившегося товарища, Вахромей и китайцы открыли по зверю стрельбу. Тот дико ревел, мотая головой, но от трубы не отходил. Наконец, меткая пуля Вахромея угодила Мишке в голову и он скатился вниз.
Устин сидел на земле, охая и ругаясь на чем свет стоит.
— Третий день на крыше от них, сволочей, сижу — жаловался он.
— Да как они к тебе забрались-то? — спросил Вахромей.
— Как! А пес их знает! Спал я… Кээк кто-то в дверь саданет!..
Вскочил я спросонок, а он, стервь, в дверях стоит и на меня смотрит. Кэк я сигану с постели, да по лестнице на потолок. А он давай по избе шарить. Слопал кашу, раздавил все горшки, а потом подошел к лестнице, сел на задницу и уставился в люк. Ну, думаю, — сейчас полезет. А сам Знаешь, у люка крышки то нет. Я сейчас живым манером выломал тесину, да на крышу. А тесину в руках держу, как морду сунет — сейчас его по голове. Убить не убью, а все испугаю. Досидел до вечера, слез опять на потолок, вижу, а он опрокинул мешок с мукой, влез в муку и лежит, а у стола еще один идол спит. Ну и страху я натерпелся, братцы мои!..
С убитого медвеженка содрали шкуру и розняли тушу.
— Малость суховат, ну, да ничего, съедим.
Вахромей привел с собой 7 китайцев. В два дня они соорудили себе небольшую фанзу и приступили к добыче золота. Все золото сдавалось «в контору», т. е. Вахромею, точно учитывалось, половина добычи оставалась «хозяевам», остальная подлежала выдаче китайцам в конце лета.
Опытные в добыче золота китайцы были поражены богатством ключа. Ни о каких предварительных работах и речи не было. Сделали только небольшую запруду. Работали с рассвета до темноты с небольшими перерывами на еду. Все отощали, похудели, но энергии не убавлялось. Золото захватило старателей.
— Вот оно счастье-то, Устин, — говаривал Вахромей — сбудем золото и сейчас заявку, как следует. И будем мы с тобой золотопромышленное товарищество «Вахромей, Бубенцов и Устин Силин».
— Ловко! — восхищался Устин. — Подходяще выходит, едрена палка!..
Но, на ряду с радужными мечтами, Вахромей зорко следил и за жизнью прииска. Старый приискатель что-то чуял в воздухе.
Однажды, в субботу вечером, он куда-то исчез и вернулся только в воскресенье поздно ночью. Разбудив Устина, он сунул ему из-под полы револьвер и коробку патронов.
— Так при себе и держи. Никак не расставайся. А когда уходишь из конторы, ружья каждый раз в новое место прячь, да и запирай как следует… У Пал Максимыча два левольвера достал… Ну и человек! Одно слово — душа! И с горным исправником обещал поговорить, чтобы долго не водил на счет заявки… Я уж для них, иродов, отобрал самородочки получше. Пусть подавятся… А с китайцами держись сторожко, — продолжал он шептать.
— Ай, чего слышал?
— Чего слышал! Сам должен понимать… золота туча — не может быть, чтобы ихняя хунхузия не пронюхала. Вот как подработаем, как следует, они и нагрянут. Это тебе, паря, не ведмедь, от хунхуза на крышу не залезешь… Ну, опять же и спиртоносы должны явиться… Такая кража пойдет, — упаси бог!..
Опасения Вахромея, повпдимому, имели основания.
Однажды, он заметил, что китайцы вышли на работу значительно позже обыкновенного и начали работать как-то вяло. Приглядевшись к ним, Вахромей отозвал их «старшинку» в сторону и спросил его тихо:
— Почему твоя плохо глядит? Почему вчера китайска люди хозуйла (пьяны) были?! А?!..
Старшина смущенно забегал глазами.
— Моя ничего не знай! — забормотал он. Моя тун-тун гляди и ничего не видал.
— А твоя контрами[5]) хочет? — грозно прошипел Вахромей, вытаскивая револьвер. — Сейчас мозги наружу выпущу! — перешел он с ломаного русско-китайского жаргона, на котором обыкновенно говорят с китайцами на Дальнем Востоке, на чисто-русскую речь — хочешь?! — повторил он.