Голос уверенный, властный, отчетливый. Слышен во всех уголках кафе.
Не дальше. Ибо говоривший, по рассеянности, нажал мимо кнопки.
Звякнула трубка. Конфиденциальный разговор с буфетчиком. Повернулся к столу. Шляпы и кепки, облепившие его спутника, как тараканы сладкий торт, — торопливо переместились к своим местам. Тузлуков, скучая, вернулся обратно.
Эластичный гражданин, — ассирийская каштановая борода при свеже выбритой верхней губе, — музыкально шаркая подошвами полу — аршинных ботинок, чечоточной походкой приблизился к столику Тузлукова. Изысканно козырнул.
— Pardon!..
Ласковый, проникновенный голос. Чистейший ярославский прононс.
— Pardon!.. Вы представитель Моссукно?..
Кивок, могущий означать и «да», и «убирайся к чорту».
— Pardon!.. Только одну справочку… Вы разрешите?
Сложное балетное па, игра со стулом, ассирийская борода — сидит около. На верхней свеже выбритой губе алмазами сверкает мелкая испарина волнения.
— Предвидится ли какая-нибудь возможность… Я предполагаю — в ближайшее время… Насыщение внутреннего рынка солидными бумажными тканями? В виду предстоящего сезона…
Тузлуков, смотря поверх собеседника, энергично трясет головой и в порядке нисходящей гаммы несколько раз повторяет:
— Только шерсть, только шерсть, только шерсть…
Бритая губа от волнения выходит из берегов. Ассирийская борода не замечает наводнения. Она каждым волоском впивает изречения оракула, вкладывая в равнозначущие слова различный смысл, — в зависимости от музыкальных нюансов. Губа слегка косится на Кошницына и тоном любовного признания начинает:
— Видите ли, глубокоуважаемый товарищ… К слову, — разрешите пред ставиться…
Пружинное действие стула, сложная чечотка джимми, спина под прямым углом, голос, просящий о капле любви:
— Красный купец, Евпл Евплович Сладкий… Прошу любить и жаловать…
— Моссукно… злуков…
Пируэт по Голейзовскому. Снова на стуле.
— Видите ли, не знаю, можно ли быть откровенным…
Взгляд в сторону Кошницына. Полукивок Амфитриона.
— Мы, красные купцы, незаслуженно обижены… Можно даже сказать, угнетены… Мы согласны платить деньги, но не можем получить товара… Так вот, если бы можно было надеяться — хоть чуточку…
Просящий взгляд, способный размягчить гранит.
Тузлуков, повидимому, ведет в уме сложный подсчет. Глаза полузакрыты, брови деловито насуплены. Но вот они принимают нормальное положение и проситель облегченно вздыхает.
— Mersi… Тысячу раз горячее русское mersi… Я буду надеяться…
Дрожащая рука копошится под мышкой, затем конвульсивно лезет под газету, брошенную небрежно на стол. Тузлуков снова закрыл глаза — соображает. Кошницын весь ушел в рассматривание плаката на стене.
— Разрешите навестить вас от восьми до… четверть девятого… Только на несколько минут…
Милостивый кивок и протянутые два пальца Тузлукова в знак окончания аудиенции. Счастье первого обладания любимым предметом разливается по лицу красного купца. Он священнодейственно дотрагивается до выхоленных пальцев подателя благ и задом оттанцовывает в исходное положение.
Лицо Тузлукова непромокаемо.
— Возможно ли у нас слоноводство?..
Он слегка отгибает угол газеты, видит, что она благополучно разрешилась кучкой незвенящих червонцев и впервые дает уверенный ответ на мучительный вопрос:
— Да. Вполне возможно.
Новорожденных поглощает крокодиловая кожа, роженица остается лежать на месте. К столику подтанцовывает новый персонаж. Хореографическая программа продолжается. Она еще только началась. Через нас плодородие «Промышленной Газеты» истощено. Вконец измятая спазматическими схватками, она корчится в послеродовой горячке. Промышленность может отметить новую эру своего развития — слоноводство.
Общий милостивый кивок головой и пионер слоноводства, в сопровождении отяжелевшего Кошницына, усаживается в такси цвета свежей телячьей крови. Отъехав несколько шагов, Тузлуков въупор смотрит на своего спутника и задает странный по мнению того, вопрос:
— Скажите, возможно ли у нас слоноводство?
Кошницыным, от неожиданности и очевидной нелепости вопроса, овладевает икота.
— Не думаю… Разве чуть-чуть, для увеселения цирковой публики…
Впервые за время их знакомства лицо Тузлукова расцвечивается веселой, заразительной улыбкой.