Через несколько минут он был введен в кабинет.
Министр — Эмиль Баптист Альма, был еще молодой, дородный мужчина с умным лицом. Он сидел за столом. Против него, в креслах — префект города Парижа — м-сье Рубо и министр исповеданий — Пикантье.
Изобретатель отрекомендовался.
— Жан-Жак Бетье — химик — и начал: — Я выработал особого рода панцырь, защищающий от поражений. Он, правда, не защитит от проникновения в тело пули, но значительно ослабит ее действие. Входя в тело, пуля увлечет с собою в этом месте и панцырь в форме этакого чехолчика. Вы можете чехолчик потянуть обратно из раны, вместе с пулей. Панцырь пулею не прорывается.
— Изобретение не ново, — заметил префект. — Такие панцыри существуют уже около полустолетия.
— Может быть, оригинальность моего изобретения не в этом. Ткань панцыря является абсолютным ассептирующим веществом. Когда она входит с пулею в рану, она обеззараживает последнюю. И вообще, покрывая ваше тело, панцырь защищает его от заразы.
— Любопытно, — сказал министр — вы, конечно, будете любезны продемонстрировать перед нами ваше изобретение?
— Да, да. Вот оно.
И Бетье извлек из объемистого портфеля нечто, что напоминало своим видом замшу. Оно было натянуто на подрамке.
— Разрешите укрепить эту рамочку с тканью вот здесь, против стены. Теперь я попрошу кого-либо из присутствующих выстрелить в раму на любом расстоянии из винтовки, браунинга, хоть из пулемета…
— Будьте любезны, сделайте это сами. Вот вам французская винтовка последнего образца.
Бетье взял ружье, отошел от рамы в противоположный угол кабинета, приложился и выстрелил три раза подряд.
— Прошу, господа, подойти и освидетельствовать…
Министры и префект с большим вниманием осмотрели раму. Пули висели по ту сторону ее в маленьких мешечках, оттянутых ударом, как шелковичные коконы.
— Вот этот чехольчик и войдет с пулей в рану, и только. Мы сейчас, если позволите, нагляднее исследуем явление на куске тела. У меня имеется часть консервированной человеческой ноги, изготовленной специально для нашего опыта.
Министры удивленно повернулись к химику.
— Человеческой? Откуда вы ее взяли?
— Я просил одного хирурга в Сальпетриере отрезать для меня ногу… какого то там удавленника, что он любезно и сделал… за сто франков. Вот она — также в раме и обвернута тканью. Я укреплю ее здесь, и… позволите стрелять? Благодарю вас… Стреляю… раз! Затем я беру пинцетом, вот так, за это место и тяну. Изволите замечать? И вытягиваю с пулей: вот она! В ноге же остается лишь отверстие, которое очень быстро затягивается. Совершенно безвредное отверстие. Итак, что вам будет угодно сказать по поводу моего изобретения?
— Оно замечательно. Его, несомненно, можно и должно использовать. Но ваша ткань, мсье, из нее можно сделать, например, жилет, ширму, или что-нибудь в этом роде?
— Всенепременнейше. Иначе она ничего не стоила бы. Если позволите, мой совет — изготовить из нее пару белья и надеть непосредственно на тело.
В глазах химика при этом блеснула неуловимая усмешка.
— Превосходно, превосходно! Теперь самый существенный вопрос: во что обойдется приобретение вашего изобретения нашему государству?
— Франции? Она не должна его приобретать.
Альма удивленно повернулся на месте.
— Как не должна? Вы что же — намерены предложить свое изобретение даром? Или… Я вас не понимаю…
— Дело, ваше превосходительство, видите ли, в том, что ткань покупает враждебное Франции государство.
Альма еще больше вытаращил глаза.
— Не понимаю. Как же это так? Защищаться-то от пуль, надеюсь, будут французские солдаты?
— Ни в коем случае. Именно французы и не должны пользоваться моею тканью.
— Очень странно, разъясните, пожалуйста.
— Это же так просто, ваше превосходительство. В качестве панцыря моя ткань пойдет к вашему врагу, чтобы защитить его как раз от французских пуль.
В голосе министра послышалась нотка раздражения:
— Мсье, я не обладаю временем разгадывать шарады…
— Дело в том, что ткань обладает еще одним свойством: необыкновенною липкостью.
Необыкновенной, — я подчеркиваю. Приведенная в состояние липкости, она почти сростается с предметом, который обволакивает, и отлепить ее вы никак не можете. Кроме того, ее липкость может длиться целые годы без ослабления, хотя бы вы на нее действовали самой крепкой кислотой или едкой щелочью. Вы спросите — на что такая липкость? Представьте себе: в момент войны воюющее с Францией государство одевает в мою ткань свою армию. Пусть также ею будет устлано помещение окопов, казарм, ну, хотя бы для защиты от пуль, ветра, дождя. И вдруг — я делаю ее липкою. Начинает прилипать все: люди, вещи, животные, оружие, даже орудия. Поднимается возня, паника… Разве, узнав про такой казус, вам не захочется использовать его для нападения? Враг будет бессилен защищаться — я ручаюсь. А отсюда один шаг до победы. Ясно?