Пріѣздъ сего послѣдняго (Якубовича) въ Петербургъ, его разговоры, объявленный имъ умыселъ, сильно дѣйствовали на тогдашняго начальни-Сѣвсрной Думы, Рылѣева; имъ, какъ утверждаетъ Александръ Бесту-ъ, воспламенена тлѣвшаяся искра; хотя и до того Рылѣевъ полагалъ, что оство приступитъ къ началу при кончинѣ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАН-», или и прежде, если будетъ въ состояніи: но тогда уже, можетъ
- Олі. дли сего опредѣлялъ 1-е Генваря и поздравительныя посѣщенія.
быть по извѣстіямъ съ Юга, сталъ намѣкать о возможности начать въ Маіѣ 1826 года, даже и скорѣе: вотъ уви, когда возвратится ГОСУДАРЬ, (изъ Таганрога,) мы что-нибудь предпримемъ. Сіи слова сказаны имъ въ отвѣтъ на вопросъ Пущина, что они привезенный изъ Москвы
въ Сентябрѣ новымъ Членомъ Барономъ Штейнгелѳмъ, котораго побудило къ нимъ присоединиться, (какъ онъ самъ искренно объявляетъ,) между прочимъ, и страданіе неудовлетвореннаго честолюбія, досада видѣть себя забытымъ, заброшеннымъ. Бму, какъ одному изъ менѣе ослѣпленныхъ, Ры-левъ говорилъ: „во 2-й Арміи хотятъ Демократіи; но это вздоръ, невозможное дѣло; мы желаемъ Монархіи ограниченной". Но онъ же и почти въ то же время восклицалъ при Батѳнковѣ, что въ Монархіяхъ не бываетъ великихъ характеровъ; что въ Америкѣ только знаютъ хорошее правленіе, а Европа вся и самая Англія въ рабствѣ; что Россія подастъ примѣръ освобожденія; когда же (сіе показываетъ Александръ Бестужевъ) представился вопросъ, какъ быть, если ИМПЕРАТОРЪ не согласится на условія, и можно ли, помня примѣръ Испаніи, полагаться на вынужденное согласіе? то онъ (Рылѣевъ) сказалъ: „Южные отвергаютъ Монархію, ихъ мнѣніе принято и здѣсь; они же берутся извести ГОСУДАРЯ при случаѣ". Александръ Бестужевъ показываетъ также, что Рылѣевъ п Оболенскій, вѣроятно въ слѣдствіе Южныхъ инстигацій, упоминали и о погубденіи всей ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамиліи. Показатель присталъ къ сему мнѣнію, но утверждаетъ, что притворно, и настаивалъ вмѣстѣ съ , что на
это нужно не менѣе 10-ти убійцъ, въ надеждѣ, что нельзя будетъ найти такого числа отчаянныхъ изверговъ и тѣмъ устранится ударъ отъ главы священной. Я былъ крикунъ, а не злодѣй, пишетъ онъ, хотя предлагалъ себя для совершенія ненавистнаго дѣла, ибо зналъ, что меня Рылѣевъ не употребитъ; ему было извѣстно, что дѣйствовать на солдатъ должно людямъ чистымъ. Почти то же объявляетъ и Торсонъ, но Рылѣевъ не во всемъ сознается; увѣряетъ, что и не зналъ точно о намѣреніи Южнаго Общества погубить ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА и Все Августѣйшее Семейство Его; что хотя предпочиталъ всѣмъ другимъ образъ Правленія Сѣверо-Американской Республики, однако же желалъ въ Россіи, и раздѣливъ ее на области, подобныя Американскимъ Штатамъ, оставить на время формы Монархіи; что въ прочемъ считалъ свое Общество въ правѣ только разрушить существующій порядокъ, а не вводить новый, безъ согласія Депутатовъ, (противъ сей мысли очень возставалъ Пестель;) наконецъ что когда спросили: что дѣлать, если Государь не согласится на ихъ условія? то онъ, Рылѣевъ, сказалъ: не вывезти ли за границу? что къ сему мнѣнію пристали Трубецкой, Никита и Матвѣй Муравьевы, Оболенской и Николай Тургеневъ, и что для сего ему отъ Думы велѣно приготовлять Кронштадтскій флотъ, чрезъ надежныхъ Офицеровъ. Исполняя сіе порученіе, Рылѣевъ говорилъ съ Торсономъ, и на слова его, что это средство
опасно, что лучше ИМПЕРАТОРСКУЮ Фамилію оставить даже во дворцѣ, лишь подъ присмотромъ, отвѣчалъ: нѣтъ, въ Петербургѣ нельзя, а развѣ въ Шлиссельбургѣ; и на случай возмущенія мы имѣемъ примѣръ то, что сдѣлано въ бунтѣ Мировича *).