При нынешних темпах Трот никак не успевал закончить покраску дома до того, как Спруилы уедут. А что будет потом, когда они уедут? Не можем же мы жить в доме с двухцветной восточной стеной…
Но сейчас у меня были гораздо более важные поводы для беспокойства.
Мама решила, что надо «заготовить», то есть законсервировать некоторое количество помидоров. Они с Бабкой обычно тратили кучу времени летом и в начале осени, «заготавливая» овощи с нашего огорода - помидоры, горох, бобы, окру, салатную горчицу, кукурузу. К первому ноября полки в кладовке будут все уставлены квартовыми банками с консервами по четыре вглубь - достаточно, чтобы кормить нас всю зиму и начало весны. И еще, конечно же, они консервировали некоторое количество дополнительно - для тех, кому может потребоваться помощь. Я был уверен, что мы опять будем поставлять еду Летчерам, поскольку теперь они нам родня.
Сама мысль об этом приводила меня в ярость, но опять же сейчас Летчеры меня больше не волновали.
Моя работа заключалась в чистке помидоров. Очищенные, они нарезались на ломтики и укладывались в огромные кастрюли, в которых варились до готовности, а потом раскладывались по банкам в одну кварту с добавлением в каждую по столовой ложке соли и закрывались новыми герметичными крышками. Банки эти мы использовали из года в год, но крышки всегда покупали новые. Самая небольшая течь из-под крышки - и все содержимое банки может испортиться; это всегда было неприятным событием, когда зимой Бабка или мама открывали новую банку, а ее содержимое нельзя было есть. Но такое бывало редко.
Должным образом укупоренные и запечатанные, эти банки потом устанавливались в огромную скороварку, наполовину залитую водой. В ней они должны были покипеть под давлением в течение получаса, чтобы из них вышел лишний воздух и чтобы улучшить герметичность. Бабка с мамой всегда разводили жуткую суету с этим своим консервированием. Для женщин это было еще одним источником гордости, я частенько слышал, как наши дамы в церкви хвастаются тем, сколько банок бобов или еще чего они «заготовили».
За консервирование принимались сразу же, как только начинал плодоносить огород. Меня иногда заставляли помогать, и я это дело всегда ненавидел. Но не сегодня. Сегодня я был вполне доволен, сидя в кухне с мамой, а Ковбой был в поле, далеко отсюда.
Я стоял возле кухонной раковины с острым ножом в руке, и когда я разрезал первый помидор, вдруг вспомнил Хэнка на мосту. Кровь, выкидной нож, крик боли после первого удара, потом молчаливое выражение ужаса и следующие удары. Хэнк, я думаю, сразу понял, что сейчас его зарежет человек, который такое уже делал. Понял, что он уже труп.
Падая, я ударился головой о ножку кухонного стула. Когда я очнулся, то увидел, что лежу на софе, а мама прикладывает лед к шишке у меня над правым ухом. Она улыбнулась и сказала:
– Ты в обморок упал, Люк.
Я попытался что-то ей ответить, но у меня совсем пересохло в глотке. Мама дала мне попить воды и сказала, что некоторое время мне придется побыть дома и никуда не ходить.
– Все еще чувствуешь усталость? - спросила она.
Я кивнул и закрыл глаза.
Дважды в год власти округа присылали несколько грузовиков гравия для ремонта нашей дороги. Грузовики сваливали его, а следом за ними появлялся грейдер и разравнивал гравий по дорожному полотну. Грейдером управлял один старик, он жил неподалеку от Карауэя. На одном глазу он носил черную нашлепку, а вся левая сторона лица была в шрамах и так изуродована, что, когда я его видел, меня всего передергивало. Он был ранен на Первой мировой, как говорил Паппи, который также утверждал, что знает об этом старике больше, чем тому хотелось бы. Отис его звали.
У этого Отиса имелись две обезьянки, которые помогали ему разравнивать дорогу вокруг Блэк-Оука. Это были два маленьких черненьких зверька с длинными хвостами, они все время носились по раме грейдера, иногда свешиваясь даже с его отвального ножа и почти касаясь пыльной земли и гравия. Иногда они сидели у него на плечах, или на спинке его сиденья, или на длинном вале, что соединяет рулевое колесо с передними колесами. И пока Отис двигал свой грейдер по дороге то вперед, то назад, переключал рычаги, меняя направление и угол наклона отвала и плюясь во все стороны жеваным табаком, обезьяны прыгали и кувыркались рядом без малейшего страха и вообще, кажется, вовсю наслаждались жизнью.