– Зачем такой хорошей девушке, как Тэлли, выходить замуж за мексиканца? - спросил я.
Паппи как раз подтягивал ремень вентилятора. Никто, конечно, и не думал, что Ковбой, задумав сбежать с Тэлли, станет залезать в моторный отсек и возиться с мотором, но Паппи тем не менее считал обязательным все там проверить, отрегулировать и подтянуть, как будто грузовик поуродовали.
– Разве их поймешь, этих женщин, - пробормотал он.
– Что ты имеешь в виду?
– Женщины всегда делают всякие глупости.
Я подождал более подробных пояснений, но он ничего не добавил к уже сказанному.
– Я не понимаю, - сказал я в конце концов.
– Я тоже не понимаю. И ты не поймешь. Да и не надо тебе понимать женщин.
Он снял воздушный фильтр и с подозрением уставился на карбюратор. Минуту казалось, что он сейчас начнет его регулировать, но он подвернул всего один винт и, кажется, вполне этим удовлетворился.
– Как думаешь, ее когда-нибудь найдут? - спросил я.
– А ее никто и не ищет. Мы получили грузовик назад, так что преступления никакого нету, полиция их не ищет. Сомневаюсь, что и Спруилы будут их искать. Что им за дело? Даже если им повезет и они ее найдут, что с того?
– А они могут ее заставить вернуться домой?
– Нет. Если она выйдет замуж, то уже будет считаться взрослой. А замужнюю женщину заставить нельзя.
Он запустил мотор заводной ручкой и послушал, как мотор работает на холостом ходу. Мне показалось, что звук такой же, что и прежде, но Паппи решил, что слышит какое-то погромыхивание. «Давай-ка проедемся немного», - сказал он. Даром жечь бензин, по мнению Паппи, был большой грех, но сейчас ему не терпелось израсходовать немного из бесплатного топлива, оставленного ему Тэлли и Ковбоем.
Мы забрались внутрь, и Паппи сдал задом на дорогу. Я сидел на месте, где всего несколько часов назад сидела Тэлли, когда они тайком выбирались отсюда во время грозы. Я не думал ни о чем другом, только о ней, и пребывал все в том же недоумении.
Дорога была слишком мокрая и грязная, чтобы Паппи мог развить свою любимую скорость в тридцать семь миль в час, но он все же полагал, что сможет определить, если с мотором что-то не в порядке. Мы остановились на мосту и посмотрели на реку. Песчаные и каменистые отмели исчезли; между берегами не было ничего, кроме воды - воды и плавучего мусора, что несло течением сверху. Вода стремительно неслась мимо нас, быстрее, чем я когда-либо видел. Палка Паппи, его указатель уровня воды, давно уже пропала, ее унесло бурлящим потоком. Но она уже была не нужна - и так было ясно, что Сент-Франсис-Ривер готова выйти из берегов.
Паппи был загипнотизирован видом и шумом несущейся воды. Трудно сказать, но, кажется, он был готов то ли разразиться проклятиями, то ли заплакать. Ни то ни другое, разумеется, не могло нам помочь, и, думаю, Паппи, может быть, впервые пришла в голову мысль, что мы можем потерять урожай.
Что бы там ни было не в порядке в моторе, оно само как-то отрегулировалось к тому времени, когда мы вернулись домой. За ужином Паппи объявил, что грузовик в порядке, как и раньше, после чего мы затеяли длительную и очень творческую дискуссию по поводу Тэлли и Ковбоя, где они могут теперь находиться и что могут делать. Отец слышал, что в Чикаго полно мексиканцев, и считал, что Ковбой и его молодая жена просто растворятся в этом огромном городе и никто их никогда больше не увидит.
А я так беспокоился за Тэлли, что едва мог жевать и глотать.
На следующий день поздним утром, когда солнце изо всех сил пыталось пробиться сквозь облака, мы вернулись в поле собирать хлопок. Всем уже надоело сидеть дома и смотреть на небо. Даже мне хотелось в поле.
Мексиканцам особенно не терпелось вернуться к работе. Они были, в конце концов, в двух тысячах миль от дома, и им еще не платили за работу.
Но хлопок был слишком отсыревший, а земля расползалась под ногами. На мои сапоги налипла грязь, она пристала даже к мешку для хлопка, так что через час работы у меня уже было такое ощущение, что я тащу за собой ствол дерева. Через пару часов мы закончили сбор и грустной и унылой толпой побрели к дому.
Спруилы решили, что с них хватит. Никто и не удивился, когда они начали сворачивать свой лагерь. Делали они это очень медленно, словно лишь неохотно признают свое поражение. Мистер Спруил сказал Паппи, что им нет смысла здесь оставаться, раз они не могут работать. Им надоели дожди, и трудно было их за это винить. Они уже шесть недель стояли лагерем на нашем переднем дворе. Их старые палатки и навесы все провисли под тяжестью дождевой воды. Матрасы, на которых они спали, наполовину торчали наружу и были все заляпаны грязью. Я бы на их месте давно уже уехал.