— Ну, — требовательно и как-то даже воинственно прозвучал возглас незнакомки, — иди, коли явилась.
То самое чувство, когда вроде ни в чем не виновата, но очень хочется посыпать голову пеплом и от души извиниться. Именно такое чувство возникало у меня рядом с раздраженной женщиной. Конфликты я не любила, предпочитала их избегать, поэтому, осторожно обошла женщину и юркнула в отворенную калитку. Лицо и тело обдало прохладой, но ощущение мгновенно схлынуло под напором жалящих солнечных лучей.
— Только городских нам и не хватало, — позади послышался бубнеж.
Я и осмотреться не успела. Устало вздохнула, прикрыла глаза, собрала остатки своего дружелюбия, зацепилась крохами сдержанности за воспитание, натянула на лицо улыбку и развернулась.
— Извините, я вас не знаю, вы меня не знаете, давайте сделаем друг другу одолжение — вы мне скажите, что это за место, и как мне вернуться, а я исчезну с глаз ваших долой. Очень надеюсь, что навсегда.
«Сто лет в обед вы мне сдались, чтобы тут задерживаться», — подумала я, но распалять и без того нервную незнакомку не стала.
— Ишь, прыткая какая, — фыркнула женщина, — иди, давай, — махнула она корзинкой, едва ли не задела меня, тем самым придав ускорения, — пусть с тобой Ядвига Пятровна разбирается.
Теперь уже я свободной от книги рукой подбоченилась. Поджала губы и пристально посмотрела на хамоватую мадам.
— И чего это вы мной командуете? — протянула негодующе, теряя остатки самообладания, — и кто такая ваша Ядвига Петровна? И почему это она со мной разбираться должна?
— Ты глазками-то не стреляй мне тут, — угрожающе потрясла полной корзинкой, отчего мне пришлось сделать шаг назад, — иди, говорю. С ней объясняться будешь. И чего тут забыла, и откуда книга ведьмовска при тебе, — она покосилась на прижатую к груди бабушкину тетрадь. — Украла, небось.
— Вы, женщина, говорите, да не заговаривайтесь, — вспыхнула я и покрепче прижала свою находку к груди, — а то мало ли, станется, что это ни я чего украла, а вы, — выразительно взглянула на накрытую корзинку, — чего запрещенного скрываете.
— От выдерга, — она зло сверкнула глазами и, выпятив нижнюю губу, прошла мимо меня. Нос задирала при этом так, словно не корзинку несла в руках, а державу со скипетром. — За мной иди, языкастая. Еще и бесстыжая совсем, — меня одарили пренебрежительным взглядом. — Не хватало, чтоб увидали твое непотребство.
Фыркнула. Подумаешь, майка на мне на бретельках, да шорты, едва мягкое место прикрывают. Я, когда спать укладывалась, совсем не планировала прогулку в незнакомое место. Если б знала, принарядилась бы поскромнее. А так… Сделала независимое лицо, вздернула нос, стянула края шали поплотнее, чтобы грудь прикрыть, и пошлепала босыми ногами за своей провожатой. Пусть не думает, что ее слова хоть как-то меня задели. Моя пижамка поприличнее многих нарядов современных девушек будет. И за нее, за пижамку, мне не стыдно ни капельки. А легкий румянец, от которого щеки потеплели, так это от солнца, от жары полуденной.
Сверлила взглядом широкую спину ворчуньи, что в провожатые мне досталась в добровольно-принудительном порядке. Забыла даже о том, что собиралась осмотреться. А когда вспомнила о своих планах и перестала прожигать дыру в темном платье, маячившем впереди, чуть было носом не пробороздила землю. Потому что от увиденного запнулась на ровном месте.
Позади вырастал высокий частокол, острыми пиками стремясь к небу. Огромные ворота были заложены большим засовом, а мы прошли в широко распахнутую калитку. От этой калитки тропинка разбегалась множеством узких лент в разные стороны. А впереди расположились домики. Много домиков. Целое село. Красивое, ухоженное, и домики, как игрушки, один к одному. Бревенчатые, двухэтажные, с резными ставнями, аккуратными заваленками, цветами, высаженными по периметру домов, светлыми занавесками, которые виднелись в растворенных окнах. Все они будто только что построенные. Даже запах тут витал особенный — свежего дерева, такого, из которого под жаром солнечного диска смола сочится из трещинок.