— Нечего сказать, упрямый. Ну, присаживайтесь, Демьян Мартыныч. У нас сегодня к чаю пшеничные сухари.
Зашла после торговли Федосеевна. Она вызвала Ольгу, и вдвоем они долго копались на кухне. Ольга вернулась с двумя тарелками. На одной селедка с зеленым луком, на другой белые сухари.
— Это что за праздник ты справляешь? А?
— Кушайте, Демьян Мартыныч!
Присела и хозяйка.
— Разговору-то сколько в городе!
— Про что?
— Да про Мартына Петровича.
— Ну, и что же такое говорят? — полюбопытствовала Ольга.
— И-и, душечка, дела-а… Счастье человеку валит. Умер у Домны Никаноровны дядюшка, раньше первеющим человеком в городе был. Богатеющий старик был. Свой домина пятистенный, под железной крышей, пять окон. Лесопилка своя. Так вот Зайчихе все это достается. Прямо-таки с неба свалилось!
Немало кой-чего наговорила Федосеевна. При ней не знал Дема, куда ему деваться. Ушла она, стало легче. И опять понял Дема окончательно: не сегодня-завтра надо что-то сделать. Сбежать одному, Ольгу жалко. А уйти вместе с ней не хватает решимости. Свяжет она его по рукам, по ногам — прощай тогда всякая вольность!
— Вот кабы Мартын Петрович дом под школу отдал. А то у нас в Куродоеве одна-одинешенька первая ступень, да и та разваливается. А? Слышь. Дема?
Так он тебе и отдал! Держи карман шире! Трактирное заведение в доме откроют они с Зайчихой.
— Ну, а ежели через совет? Силом отобрать?
— Эх, Ольга! А что из этого выйдет? Ну, достанем мы с тобой школу. А дальше что? Так тебе вся жизнь и переменится о овраге?
— Так что же делать?
— Что сделать? Этакий вопрос одолеть — не фунт изюма скушать. Да и не нам с тобой его разрешить.
— А кому же?
— Подожди, придет время. И знаешь, какое это будет время! Понастроят в куродоевских лесах сотни лесопилок, придут тысячи рабочих. Они-то и перевернут все вверх дном. Да еще как! Всех обывателей встряхнут со всеми их потрохами!
Непривычно Ольге Ивановне от таких слов. И никак не угонишься за мыслями Демы. Уложишь в голове одну, другая просится. И все они такие жесткие и увесистые. Не слова, а булыжники кидает Дема. Нелегко с ними возиться.
А время идет незаметно. В раскрытое окно влажная весенняя ночь дышит прохладой и несет смутные шорохи с засыпающей улицы. На минуту она оживляется. Это с гулянки идут по домам куродоевские кавалеры с барышнями.
Попробовал Дема читать при свечном огарке, — ничего не выходит. Потушил свечку, не спеша стал свертывать цыгарку. В комнате полумрак.
— Так ты говоришь. Ольга, первая ступень разваливается?
— Одна видимость, что школа. Теснота, темь, сырость.
— А в Москву как, не собираешься?
— Я не знаю, как вы посоветуете.
Дема молчит. Что он ей посоветует? Проще взять роту колчаковцев в плен, легче на зубок зубрить Маркса, чем ответить на такой вопрос. Боится Дема за себя, боится за Ольгу. Ее пожалеешь — себя загубишь. Оттолкнешь девчонку — после жалеть будешь.
Сплюнул Дема и про себя подумал:
«Вот, чорт подери, и любовь же у нашего брата! Не любовь, а мука одна!»
С нынешнего вечера Дема окончательно покинул отцовский дом. У Федосеевны есть чуланчик, и в нем Демина постель, столик и табурет. Это устроила Ольга. А иначе куда деваться Деме? Вот как заботится о нем Ольга! И никто, кроме самой Ольги, не знает, как она любит Дему. Никто, никто…
Дема берет книжку, накидывает на плечи шинель и уходит все такой же хмурый и загадочный.
— Спокойной ночи, Ольга Ивановна.
А у ней ночь беспокойная тревожная. Ворочается с боку на бок.
«Господи, — какая я несчастная!»
Свадьбу отложили до осени. Обязательно в новом доме пожелала сыграть ее Домна Никаноровна.
А Мартыну Петровичу — ему все равно. Есть баба, и ладно.
— На кой леший к попу еще тащиться? Тридцать лет в церкву не ходил.
Про себя знал исполкомщик: «Позовет его Домна к венцу, — пойдет он, не откажется. Придет в гости поп, — будет с ним, соответственно, разговор вести, как полагается. Пущай!».
Но, пока сын на глазах, страшновато Мартыну Петровичу. Мало ли чего может сделать Дема? С тех пор, как сын ушел к Ольге, ушел из отцовского дома, непокорный и упрямый, Мартын забеспокоился. Нет-нет да и пошлет через Федосеевну гостинец Ольге: сухарей пшеничных, селедку, сахару. Известно, родительское сердце не стерпит. По себе знал Мартын Петрович: голод не тетка. И еще другая забота у куродоевского исполкомщика. По осени перевыборы совета, и надо уйти оттуда незаметно и без лишних разговоров.