После этого случая меня пригласили к участию в ежегодных курсантских соревнованиях по кроссу на три километра, посвящённых Дню рождения комсомола. По секундомеру отслеживая финишное время финиширующих курсантов, я понял, что могу рассчитывать на главный приз. За первое место полагалась премия — пятьдесят рублей. Моё время десять минут двенадцать секунд, и я был первым после десяти забегов.
В одиннадцатом забеге участвовал потенциальный соперник — курсант четвёртого курса. Первый круг у него три тридцать, второй три сорок два. Облегчённо вздохнул. «Парень выдохся, скорость падает…» — подумал про себя. Но на финиш он прибежал со временем десять ноль восемь. «Это два пятьдесят километр. Так не бывает у любителей! И ни у кого никаких подозрений!» — внутри кипели страсти. Лишь вечером солдаты из наряда по столовой рассказали мне, что видели, как он срезал дистанцию. «Его смекалка сработала!» — подумал про себя.
В понедельник на всеобщем построении училища мне было приятно получать из рук генерал-майора грамоту за второе место с добрыми пожеланиями стать военным врачом.
В марте к нам во взвод перевели отчисленного третьекурсника. Тихий, спокойный, интеллигентное выражение лица, правильная речь. Причина: конфликт с однокурсниками и болезнь. Мы сразу нашли общий язык и устраивали самоходы в город. Он философствовал по поводу гармонии на Земле, рассказывал о гороскопах и астрологии. Через месяц за ним приехал отец, и оставил мне их домашний адрес и телефон.
Увлёкшись бегом, чтением, заработками и нарядами, я позабыл о том, что зимой отправлял документы. Но в мае пришёл вызов на сдачу вступительных экзаменов.
— Жаль, Славянка, что тебя не будет на стодневке, — с печалью в голосе говорил Геворг, — я хотел в лесу шашлык приготовить, Ахтамара попить с тобой.
— Не переживай. Встретимся. На день ВВС я уже вернусь в Харьков, — утешал я его.
Стодневка — сто дней до приказа Министра Обороны об очередном увольнении в запас солдат. В этот праздник дед становится дембелем и отказывается в пользу духов от своей порции сливочного масла, демонстративно подбрасывая кружок с маслом в потолок столовой.
Ночь перед отъездом из ХВВАИУ выдалась бурной.
— Ты опять сваливаешь от нас… Мы тут службу тащим, а ты себе халяву находишь!
— Тебе кто мешает? — парировал я и получил удар в грудь. Пьяный земляк был выше на голову, но у меня в руках оказалась металлическая швабра, которая уравняла наши шансы. Подбежавшие армянские друзья разняли нас.
Утром мы обнаружили, что замки спортзала, взломаны, также как и дипломат Геворга, где тот хранил гражданку. Он расстроился за сломанный чемодан и украденные деньги. Я предложил выкупить его, так как считал, что все курсанты ходят на занятия с дипломатами.
Друзья провожали до поезда, просили привезти фотографии, сладости и сувениры.
Дед
Сергея деды не принимали в свой круг, и он якшался с нами черпаками. Маленького роста, круглолицый, с постоянным румянцем и юношеским пушком под носом он не производил должного угрожающего впечатления даже на духов, которые меж собой обзывали его Танкист. Он не готовил дембельский альбом и парадку, он не красил шапку гуталином и не подворачивал голенища курсантских юфтевых сапог, а продолжал носить холодные кирзачи без подков, он до сих пор пользовался подворотничком, тогда как деды поголовно использовали белые простыни из каптёрки и чёрные нитки для контраста. Мы слышали, как взводник Пейшель подшучивал над ним: «Как же ты, Серёга, стодневку будешь встречать? Небось, от масла так и не откажешься?» Он молчал и глуповато улыбался. Ему и сейчас было не в падлу взять веник или метлу, выйти с духами на зарядку или сходить в столовку на ужин с перловкой и жареной килькой.
— Слава, позарез нужна трёшка! — обратился он ко мне, — никто шабашку не предлагал?
— Какие работы, Серёга? Рождество только встретили.
— Не знаешь, где раздобыть?
Я не знал. Но вопрос с деньгами у Сергея не отпал, и он каждый день канючил их у ребят нашего призыва.
— Слушяй, дарагой! — сказал чеченец Спартак, — никто денег тебе просто так не даст. Умей зарабатывать. Посмотри, что плохо лежит, сходи на рынок.
Спартак тоже был черпаком, но уже с духанства он себя поставил так, что не брал ни тряпки в руки, ни лопаты, чтобы мусорку разгребать, да и в наряды его ставили только дежурным.