Если о личной гигиене почти не заботились, то для общественной предназначались столитровые стальные баки с хлорной известью и лизолом, которым дежурная смена (наряд) щедро обрабатывали кубрики, умывальники и туалеты. Также я заметил, что в армии должно быть всё на виду. Приём пищи, ду́ша, сон, посещение общественных мест, — минимум перегородок, минимум стеснения.
Новобранцев перед входом в дышащее паром брезентовое сооружение всех внимательно оценивали старослужащие. Они «старательно» запаковывали вещи в фанерные ящики и якобы отправляли нашим родителям. Попутно проверяли наличие денег, наручных часов, авторучек, зажигалок, домашнего белья и носков. У солдата ничего не должно быть личного и выделяющегося. Никакого белья и носков! Всё — единообразное и казённое!
Мылись мы по десять минут на группу из семи человек. Вода из труб подавалась либо очень горячая, либо наоборот, шла ледяная. Краники отсутствовали. Поэтому приходилось стоять в стороне от сбегающих струй и ладонями черпать её. Полотенец не было, как и тапочек, мочалок, шампуня.
С трудом на мокрое тело налезало бумазейное бельё, которое впитывало в себя влагу.
Форма послевоенного времени. В ней мы скорее походили на военнопленных, нежели на советских солдат. Наиболее популярный размер одежды — сорок шесть, третий рост. На крупных парнях одежда трещала и расходилась по швам, что смешило старослужащих.
Затем наступили премудрости клеймения и пришивания погон, петличек, шевронов, пуговиц, эмблем.
Сержант тщательно проверял качество, измеряя линейкой требуемые миллиметры. Не понравившееся «рукоделие» сдирал. Так продолжалось достаточно долго. Свои услуги предлагали старослужащие. Погоны — червонец, шеврон — три, петлички — два, полный комплект подгонки обмундирования стоил двадцать пять рублей. Находились те, кто не сдерживался и отдавал.
Первые сутки учебки, казалось, вместили в себя более двадцати четырёх часов. «Когда же она закончится, и наступит достойная военная служба? — думал я, та, которую привык наблюдать в передаче „Служу Советскому Союзу“, та, о которой так романтично писали советские литераторы…»
Пока шил, вспоминал стихотворение «Швачка» (швея) Т. Г. Шевченко, которое изучали на украинской литературе.
«Рученьки липнуть, злiпаються вiченькi,
Боже чи довго тягти?
З раннього ранку до пiздньоï нiченькi
Голкою денно дерти…»
(Руки устали, слипаются глаза, боже, сколько осталось? С раннего утра до поздней ноченьки иголкой денно шить).
После подшивки перешли к клеймению обмундирования раствором хлорной извести. Спичкой, на которую наматывалась нитка, необходимо обвести фамилию с инициалами, дату призыва и номер военного билета на всём выданном имуществе, соблюдая заданные размеры и строгие правила. Мне было легко, так как в детском саду воспитатели привили любовь аппликациям и рукоделию. Все мальчики к восьмому марта вышивали салфетки с пионами для мам и бабушек.
Через неделю учебки нас сформировали в команду из двадцати человек. На продовольственном складе выдали сухой паёк, пешком мы дошли до станции Горностаевка, там сели в дизель-поезд, и он повёз нас в южном направлении.
Первым делом опустошили содержимое сухого пайка, состоявшего из перловой каши, жира с прожилками говядины, заспиртованного хлеба и сухого гороха. Всё было проглочено сразу, несмотря на внешнюю непривлекательность содержимого, под указания сопровождающего, что ехать будем долго. Но и этого оказалось мало. Голод продолжал мучить. Пассажиры вагона, заметив бегающие взгляды, угощали нас, кто чем мог, и мы не стесняясь брали.
Харьков
Увидеть его улицы мы смогли лишь через щель брезентового навеса грузового автомобиля, который привёз нас в Харьковское высшее военное авиационно-инженерное училище (ХВВАИУ).
— Повезло вам, пацаны! — сказал водитель ГАЗона, — это не в полях окопы копать.
Нас было мало в сравнении с остальной массой солдат. Всех, не принявших присягу, окрестили «духами». И полтора месяца выкрики дедов и черпаков: «Духи, вешайтесь!» преследовали марширующие ряды.