– Только не проси меня присесть на нее, – бросает Моник на прощание.
Возвращаюсь к своей открытке и принимаюсь за чтение шуточек, состряпанных коллегами. Часть их вполне пристойны и банальны, другие же очень личные и забавные. Слышу стук в перегородку прямо передо мной, потом еще раз. Стучу в ответ. Над перегородкой появляется огромный желтый бумажный подсолнух. Такой цвет заставляет вспомнить о счастливом детстве, даже если ваше было совершенно иным. Подобные цветы можно купить в любом супермаркете, но мне отчего-то кажется, что Том сделал его сам. На листочке написано поздравление.
Том появляется в моей комнатушке.
– С днем рождения.
– Это великолепно, – откликаюсь я. – Спасибо. – Прикидываю, куда пристроить роскошный цветок. – Хочешь кусочек пирога? – предлагаю я.
– О нет, – отвечает Том. – Это для тебя.
Мы уставились на пирог. Странно, он совершенно не пахнет.
– Оказывается, ты знакома с одним из моих авторов, с Джошем. – Это звучит не совсем как вопрос.
– Да, мы были женаты когда-то.
– Правда? – удивляется Том. – Я не представлял, в смысле, я думал… – Он замолкает, недоуменно кивая. – Думаю, ему не стоит больше приходить сюда, – наконец говорит он.
– Да нет, все в порядке. Мы отлично ладим. Как старые добрые друзья. – Я помахиваю подсолнухом, чуть касаясь лампы, стола, наушников. Словно волшебной палочкой. Том в замешательстве. – Завтра я намерена взять выходной, – сообщаю я.
Когда не знаешь, что сказать, говори банальности.
Появляется Моник и кладет мне на стол еще несколько гранок, лукаво поглядывая на Тома.
– Ты сейчас что-то сказал? – подшучивает она. – В самом деле озвучил свои мысли? – Моник вовсе не осуждает молчаливость Тома.
Она ценит это качество.
«Для мужчины это плюс, – однажды сказала она мне. – Это плюс для любого человека».
– Мы как раз говорили о том, что Холли завтра берет выходной, – пожимает плечами Том.
Он никогда не побаивался Моник. Думаю, ему нравятся ее подначки.
– Только если она съест весь пирог, – заявляет Моник.
– Тогда ей придется уйти на больничный.
– Тридцать один. – В свои двадцать три Нина, разумеется, думает, что я намного, намного старше. – Тридцать один.
– Тридцать было хуже, – утверждаю я. – Серьезно.
– Об этом я слышала. – Нина садится на новую табуретку-коровку и соглашается попробовать голубую посыпку на пироге.
– Безвкусная, – говорит она.
– Просто канцерогенный пищевой краситель?
– Может быть, но не противный на вкус.
На всякий случай я сгребаю с пирога большую часть безвкусных крупинок.
– Теперь ты можешь принимать двух посетителей сразу, – оценивает Нина мою табуретку.
– Тогда они должны относиться друг к другу с большой симпатией. У меня очень маленькая комнатушка.
– Может, если мы переедем, у тебя будет кабинет побольше.
– Не исключено.
– Ты должна приобрести солидность.
– В моем-то возрасте!
– Ну, – говорит она, поднимаясь, – счастливого дня рождения. Дождаться не могу, когда мне наконец, стукнет тридцать.
– Я тоже раньше стремилась к этому. Но совсем неплохо быть двадцатилетней.
– Никто не принимает меня всерьез.
– Ерунда, ты очень важная персона. Нина улыбается:
– Спасибо.
Выйдя в коридор, она замечает Моник и резко сворачивает влево, чтобы не встретиться с начальством. Моник приносит мне еще гранки. Вообще-то это не входит в ее обязанности, поэтому я настораживаюсь.
Моник жестом указывает в сторону Нины:
– Надеюсь, ты не вселила в нее чувство уверенности в себе?
Думаю, что она шутит. Молча забираю гранки.
– Ну уж и пошутить нельзя, – вздыхает Моник.
В день рождения я чем-нибудь займу себя, чтобы не думать о преждевременных морщинах. Необходимо занять себя и для того, чтобы не сокрушаться о седине, не пытаться исследовать родинки и веснушки на теле, напряженно размышляя, не похожи ли они на фотографии из книжки про опухоли. Я совершенно точно знаю, что от нечего делать вполне способна пойти и на такое. Но вместо этого я отправляюсь в ресторан с мамой, Ронни и Джейни. А после обеда буду резвиться вместе с Марией.
С родным семейством встречаюсь в ресторане «Роскошная рыбалка», недавно открывшемся заведении в шикарном районе. Здесь люди наряжаются, по-моему, даже выскакивая на минутку за молоком и хлебом. Своего рода сити-код, полагаю. Мама и сестра, как обычно, поздравляют меня, а Ронни фотографирует, едва я сажусь за стол. Мама поворачивается к нему.
– Мы же договорились об этом, – грозно указывает она на фотоаппарат.
– Только один портрет. Я назову его «Сидящая именинница». – И Ронни немедленно убирает камеру под стол.