– Да, у меня есть бедра, – говорит Мария. – Я привыкла к ним.
Меня проблемы с весом тоже не слишком волнуют, поскольку я из породы женщин, стройных от природы. Нервничая, я начинаю худеть. И Мария порой искушает меня, что ей частенько удается.
– На этот раз все плохо, – говорит Мария о матери.
– Она говорит?
– Еле-еле. Кажется, просила кока-колу.
– А может, кокаин? – шучу я.
– Это было бы здорово. Моя матушка – наркоманка. Звучит куда забавнее, чем «моя матушка – толстушка с куском торта в руке». – Мария выглядывает в окно. – Прости, но все так ужасно.
– Это просто нервы.
– Это просто правда, к сожалению.
– Ты измучена.
– Точно. Я так устала от всего, от ее болезни, от ее раздражения. Моего раздражения. – Я молча киваю. – Я все еще надеюсь, что все обойдется, – продолжает Мария. – А может, и нет.
В комнату входит отец Марии с желтым пластиковым стаканчиком в руках. Он довольно своеобразный человек. Фрэнк наклоняется и обнимает нас, он всегда любил это делать. Отказавшись от кофе и еды, он тут же уходит.
– Вот кому не помешал бы кусок пирога, – шепчет Мария.
Роюсь в шкафу в поисках подходящей одежды для похорон.
– Я бы одолжила тебе одно из моих черных платьев, – говорит Мария, – но они слишком сексуальны.
Она валяется на моем диване, наблюдая, как я вытаскиваю ворох тряпок. Я накрыла ее одеялом, напоила соком, и, кажется, Мария немного успокоилась.
– Это было бы интересно, – замечаю я. – Сексуальные похороны.
– А мне это нравится, – оживляется Мария. – Я оставлю распоряжение в своем завещании. Все женщины должны быть в коротких платьях и в больших бриллиантовых серьгах. Шампанское в четыре. Мужской стриптиз в пять.
Я между тем вытаскиваю из шкафа таинственный полиэтиленовый пакет. Непостижимым образом в моем шкафу очутился мамин сине-белый матросский костюмчик, который я последний раз видела на Джейни. Видимо, чья-то шутка. Показываю находку Марии.
– Я всегда боялась, что кто-нибудь оденется так же, как я, – замечает Мария. – С этим ты можешь ни о чем не беспокоиться.
– Настоящая женщина найдет правильное решение даже на похоронах, – гордо заявляю я.
– Настоящая смелая женщина.
Я останавливаю выбор на клубном костюме, подаренном мне мамой. Присаживаюсь на диван в ногах у Марии.
– Знаешь, – говорит она, – это как «Игра жизни». Ты играла в нее в детстве?
– Ага. Я всегда усыновляла близнецов, а потом теряла страховку.
– А мне вечно приходилось прокручивать по три круга или возвращаться через мост. Вот так и здесь. Я вновь вынуждена брести назад через этот чертов мост.
– Или пропускать ход.
– Или пропускать ход, – соглашается Мария.
Похороны состоялись в роскошный, еще один псевдовесенний день. Воскресенье. Все радостно высыпают на улицу. Это один из тех дней в Нью-Йорке, когда супруги говорят друг другу: «Посмотри, как здесь здорово! И почему только мы мечтали уехать из города?» Хотя пару недель назад они стремились на Карибы, к москитам. У неба такой цвет, что сразу становится ясно – это и есть голубой, чистый и яркий, совершенный.
– Я полагала, что похороны – мрачная церемония, – шепчет мне Джейни.
И она, и мама приехали сюда, на Стейтен-Айленд, чтобы поддержать Марию.
– Это все Мария, – пожимаю я плечами.
Джейни искоса поглядывает на меня. Ее синее платье удивительно гармонирует с моим костюмом. Мама смотрит на нас одобрительно.
– Девочки, вы, должно быть, сестры, – шутит она.
– Благодарю, – язвительно отвечает Джейни.
Подхожу к Марии и Генри. Он никогда не встречался с матерью Марии.
– Не хотела, чтобы его подвергали допросу, – объясняла Мария, – и чтобы он вдыхал клубы сигаретного дыма.
Генри выглядит замечательно в своем отглаженном сером костюме.
– Это идея моего отца. – Он смущенно пожимает плечами.
Забавно, что наши родители все еще выбирают для нас одежду.
– Генри отмылся дочиста, – сообщает Мария, обожающая следы работы в транспортном управлении на руках Генри. – Но я все равно считаю, что грязные пятна недооценивают в обществе.
– Как ты? – тихо спрашиваю я.
– Нормально. До сих пор было не хуже, чем на выпускном вечере, но, наверное, перспективы есть.
Мария сидит впереди вместе с Генри, своим отцом, пятью братьями, их женами и многочисленными детьми. У каждого малыша в руках плюшевый мишка, а одна из девчушек теребит ухо своего, явно пытаясь оторвать его. Короткая служба, возможно, ради детей, которым в такой чудесный день лучше находиться в другом месте. Я с мамой и Джейни сижу позади Марии. Мама вздыхает. Джейни сидит неестественно прямо. Медведь потерял одно ухо.