— Коня! — воскликнул Диброва, озираясь вокруг себя.
Оба его джуры лежали на земле рядом с бездыханными конями. Услышав голос полковника, один из них зашевелился, приподнял залитую кровью голову, с трудом встал на ноги. Шатаясь, сделал несколько шагов, схватил за распущенные поводья проносящуюся мимо без седока лошадь, подвел ее к Диброве. Но когда тот попытался сесть в седло, пронзительная боль в левой ноге заставила его заскрипеть зубами.
— Помоги! — прохрипел полковник джуре.
Казак отпустил поводья, встал перед Дибровой на четвереньки. Полковник поставил ему на спину здоровую ногу, с трудом вскарабкался в седло.
— Спасибо, друже, — сказал он.
Но джура не слышал. Вытянувшись во весь рост, он неподвижно лежал у копыт коня. Его рубаха была красной от крови
Осмотревшись с коня, Диброва облегченно вздохнул. Сметя вокруг батарей все живое и оставив смолкнувшие орудия позади, вал его конницы неудержимо катился на ощетинившееся штыками каре шведской пехоты. Казаки фланговых сотен, не замедляя бега, прямо с седел метали в кирасир длинные пики. И совсем не растерянные и беспомощные остатки расстрелянного в упор полка были перед Дибровой, а прежние три сплошные, хотя заметно поредевшие, но повинующиеся единой воле и замыслу казачьи лавы, управляемые мчавшимися впереди уцелевшими сотниками и куренными.
— Слава! — прошептал пересохшими от волнения губами полковник, бросая коня с места в карьер…
С разрубленным плечом лежал на орудийном лафете шведский капитан. Не в состоянии даже пошевелить головой, он смотрел туда, где, взяв в рукопашном бою шведские укрепления, шли вперед русские гвардейские батальоны… Где, разрядив на скаку в каре мушкеты и пистолеты, казачьи сотни уже врезались в смешавшиеся ряды королевских пехотинцев… Где, не выдержав яростной сабельной рубки с казаками, торопливо поворачивали коней назад кирасиры. Не в силах видеть этой картины, капитан закрыл глаза. Но и тогда в них продолжали мелькать стремительные, пригнувшиеся к гривам и словно слившиеся воедино с лошадьми всадники в высоких бараньих и волчьих шапках, со вспыхивающими на солнце кривыми саблями и выставленными между конскими ушами пиками.
Теряющий сознание капитан не слышал орудийных залпов и ружейной пальбы, скрежета стали и свиста свинца, криков сражающихся людей и ржания бьющихся на земле раненых лошадей. Один только несмолкающий, леденящий кровь страшный крик стоял у него в ушах:
— Слава!..
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Левенгаупт отыскал взглядом среди стоявших против него офицеров долговязого худощавого генерала, сквозь повязку на голове которого проступала кровь.
— Штакелберх, где сейчас русские?
— Они выбили нас с высот у Лесной и удерживают мост на дороге к Пропойску.
— Другими словами, они преградили путь голове нашего обоза и в любой момент могут обрушиться на него сзади. Вы это хотели сказать, генерал? — язвительно спросил Левенгаупт.
Опустив голову, Штакелберх молчал.
— Что с нашей артиллерией?
— Противник захватил шестнадцать орудий, — не поднимая головы, тихо ответил Штакелберх. — Именно из них русские сейчас и обстреливают нас.
— Каковы дисциплина и настроение в войсках?
— Полная неразбериха. Боевые части смешались с обозом, у нас масса раненых. Болота и лес не позволяют занять правильную оборону. А темнота и русский огонь еще больше усиливают панику.
— Что русские?
— Готовятся утром продолжить сражение. Наша разведка доносит, что они ожидают подкрепление.
Левенгаупт уставился на огонек свечи, забарабанил пальцами по столу. Кашлянув и не глядя на присутствующих, размеренно и отчетливо заговорил:
— Господа, половина корпуса уничтожена, завтра это же ожидает уцелевших. В руки противника может попасть и наш обоз, припасов которого хватит всей русской армии на несколько месяцев. Властью, данной мне богом и королем, я решил не допустить этого. — Голос генерала дрогнул, в уголках губ залегли две глубокие складки. — Приказываю: немедленно собрать все боеспособные части, оторваться от русских и следовать на соединение с королем. А перед отступлением уничтожить весь обоз: топите, жгите, рубите, взрывайте, но противнику не должно остаться ничего. Выполняйте…
Когда офицеры стали покидать генеральскую палатку, Левенгаупт остановил Розена.