Страд потер лысину, поправил очки и сказал:
— Не знаю, не знаю… Документы и фотографии доказывают обратное.
Он открыл ящик стола, достал оттуда пачку бумаг и бросил их на стол.
Я не верила своим глазам. В официальных донесениях службы безопасности назывались фамилии агентов конкурирующего концерна, номера документов, которые я им продала, и даже сумма денег, которую я за это получила… На фотографиях я пожимала руки незнакомым мужчинам, передавала им пакеты с грифом «Секретно».
— Это какая-то ошибка, — плакала я. — Ничего этого не было. Меня хотят опорочить в ваших глазах… Что же теперь будет?
— Боюсь, вам не миновать солидного срока заключения. Закон предусматривает строгое наказание за промышленный шпионаж. Впрочем, я могу вам помочь…
Только значительно позже я поняла, что вся история с пропажей документов была разыграна по сценарию самого Страда.
Я оказалась у него в руках. Ему нужен был агент, не засвеченный конкурентами, и я подходила на эту роль больше, чем кто-либо.
Однажды мне показали газету, на последней страничке которой было опубликовано крохотное извещение о моей гибели в автомобильной катастрофе…
Прочитав эту заметку, я поняла, что обратной дороги для меня больше нет. Для всего мира меня не существует.
И вот — задание на Ферре. Последнее, как сказал Страд.
Возможность получить свободу опьянила меня. Все виделось в розовом свете. Даже смерть, которую несла я и мой передатчик-маячок.
Опытные инструкторы, бесконечные занятия, пробы на вживание в конкурирующую группу…
Как меня внедряли в состав экспедиции — разговор особый. В памяти остался только серый нерастворимый осадок лжи, шантажа, фальшивых улыбок.
И вот конец. Совсем не такой, какой снился Страду и Вампиру.
Какой смысл бороться, когда мне уже никогда не вырваться из сельвы? И то, что Страд обещал мне свободу, — конечно, тоже обман.
Предел есть всему, даже желанию жить. Нет его только у усталости.
Ну что ж. Охраняй меня, Вако. Охраняй!
Рассвет. Все важные решения принимаются на рассвете.
Рассвет. Все важные решения принимаются на рассвете.
Надо что-то делать, иначе эти люди убьют Келин, а затем и меня.
Небо розовеет. Это какой-то странный неровный цвет, будто в ложку сливок капнули крови.
Джунгли просыпаются, ветерок тянет клочья тумана. Желтая пыльца поднимается с земли. Деревья стряхивают бисер росы и шевелят листвой. Клубки лиан начинают двигаться в поисках пищи. Из нор вылезают продрогшие скорпионы. «Здравствуйте, здравствуйте», — шипят они, поводя тяжелыми клешнями. Комар — громадный, не меньше голубя или куропатки, с жужжанием садится на ветку, пускает корешки и на глазах превращается в алый цветок. Через секунду у цветка отрастают ножки, и он проворно скрывается в листве.
Все-таки сельва удивительна. Это чудесный, сказочный мир, в котором до прихода человека царила гармония. Люди пытаются превратить его в помойку, а он сопротивляется. И тем страшнее страдания, которыми мы обязаны самим себе.
Голубая трава и красавица Келин с пустыми глазами… Это опаснее любого монстра, родившегося в глубине трясин.
Чем же я могу помочь Келин? Я такой же маленький и чужой здесь, как и она. Ясно одно: надо выбираться, идти, куда угодно, только не оставаться здесь.
Тихо, чтобы никто не услышал, подползаю к Наю и дотрагиваюсь до его плеча. Арвин вздрагивает и резко поворачивается.
— Тихо, — шепчу я.
Проводник понимает меня с полуслова. Он оглядывает поляну и склоняется ко мне.
— Арвин, вы должны помочь нам уйти.
Он смотрит на меня, в глазах его непонимание.
— Куда уйти? Кругом сельва, до поселка — не одна неделя пути. Вы не пройдете и двух километров.
— Не важно, — отвечаю, прислоняясь спиной к стволу дерева. — Не важно. Остаться здесь — тоже верная гибель. Пусть сельва. Это все-таки стихия, но люди… способные казнить женщину…
Глаза Арвина мерцают в темноте — частице ночи, сохранившейся в густых ветвях дерева.
— Буфи, — говорит он, и в голосе его мне чудится неподдельное участие. — Не дурите. Келин уже не спасти, но вы еще можете вернуться домой.
— Арвин, — говорю я и чувствую, как дрожит мой голос. — Помните, вы сказали, что я могу положиться на вас? Теперь настал этот момент. Все, что я прошу, — это помочь нам уйти,
Най молчит. О чем он думает? О том, что в глазах Браса и Пихры станет предателем, если поможет нам бежать? А может, он совсем не такой, каким мне казался? Что, если он сейчас встанет и поднимет тревогу?..