— Я — трус! Я жалкий трус!!! — кричу на всю сельву. Но она не слышит.
Не слышит и Пихра. Он, утопая в чавкающем болоте, ползет на четвереньках и тащит меня. Он уже не реагирует на окружающее. Движения его монотонны и размеренны, как у автомата.
Есть ли предел человеческим силам?
Ноги мои объяты пламенем. Скоро конец, и только Дерево сможет предотвратить его.
Наверное, последнее, что я увижу, покидая этот мир, будут глаза капрала. И я рад этому. Рад! Потому что могу назвать его другом, потому что он тащит меня, как буксир баржу!
Хорошее слово — друг!
Хорошее слово — друг!
Оно поддерживает во мне силы, а их хватает лишь на то, чтобы, изредка взглянув на карту, тащить бесчувственное, тяжелое, как каменная глыба, тело Арвина.
Почему же я его тащу? Один бы я давно добрался до Дерева. Все же что-то изменилось во мне. Ненависть, выплескивавшаяся на тех, кто меня окружает, переросла в ненависть к силам, принудившим окружающих жить такой страшной жизнью. Ведь гибель человеку приносят не руки, убивающие его, а головы, заставляющие эти руки убивать. А главное — я начинаю понимать и чувствовать не только личную беду, но и трагедию жизни Ная, Келин, Браса…
Только теперь замечаю, что болото давно кончилось, и я ползу по плотному влажному песку.
Поднимаю голову и вскрикиваю от изумления.
Джунгли расступились, растеклись в стороны волнами, обнажив одиночную, похожую на зуб скалу. Камень растрескался под солнечными лучами. Ветер и время превратили его в нагромождение плит и зазубренных пластин. На вершине угадывается вход в пещеру. Между глыбами змеится еле приметная тропинка, подтверждающая, что скала, хоть и редко, но посещается. Там, в глубине каменного мешка, по преданию, и растет странное Дерево, дающее бессмертие.
Добрались! Даже не верится… Что же я чувствую? Торжество? Пожалуй. Человеку свойственно торжествовать, когда, преодолев трудности, он достигает заветной цели. А еще что? Опустошенность. Так бывает, когда стремишься к чему-нибудь, а потом толком не знаешь, что тебе делать.
— Арвин, очнись? — трясу товарища за плечо.
Най разлепляет спекшиеся веки. Постепенно разум возвращается к нему, взгляд обретает осмысленность. Он пытается подняться, но ноги, раздувшиеся, как бурдюки с вином, не держат.
— Пихра, — говорит он, пытаясь отогнать видение рукой. — Это храм? Это правда храм?
— Да, — отвечаю и почему-то улыбаюсь.
Улыбаюсь и чувствую себя счастливым.
Улыбаюсь и чувствую себя счастливым.
Свершилось! Уйдут в прошлое страх, выматывающий душу ужас. Я смогу просто бродить по сельве — без оружия, не обращая внимания на змей, взрывающиеся плоды и лианы-удавки, — рассматривать цветы, наслаждаться их ароматом. Ведь я же буду бессмертным. Дерево залечит мои раны, вернее гибкость членам.
Кого же благодарить за это? Конечно, Пихру! Что заставило его тащить меня? Может, смерть Вако и Браса — людей, которых мы по праву должны назвать своими близкими? Или Илм, старик, глиняные человечки? Какой смысл гадать? Пихра не тот, что раньше. И это главное!
Скала чудесна! Чудесна сельва, ее окружающая! Нет сейчас в мире предмета, показавшегося бы мне отвратительным.
К черту память, размышления о смысле жизни, дурацкое самокопание! Жизнь проста, как небо, солнце, земля, и прекрасна, как глоток сока бессмертия…
Глоток сока…
Да, но что, если этот глоток — всего один. Никто не знает, сколько бессмертия дает Дерево. Может, всего глоток — на двоих не хватит!
Но тогда… Пихра силен и здоров, я же искалечен. Если сока действительно мало, он заберет его, а я умру, потому что обратной дороги у меня нет!
Один глоток!.. Но капрал тащил меня через трясины. Вот он стоит и, улыбаясь, смотрит на храм. Лицо молодое, полное радости.
Я сейчас сойду с ума. Сельва, зачем же ты поставила меня перед этим выбором! Рука сама тянется к бедру, к ножнам, в которых острый, как бритва, тесак…
Он же спас меня!
Нет! Нет!!
— Ну что ж, — Пихра поворачивается ко мне и подмигивает. — Вперед.
Он подходит ко мне, взваливает на плечи и, тяжело ступая, идет по горной тропе.
Вот и пещера. Врата в вечность.
Как здесь сумрачно и прохладно. Откуда-то сверху льется мутный рассеянный свет. Углы зала тонут в темноте, но пол мерцает мелкой кварцевой крошкой. Искрятся каменные сосульки, сросшиеся в фантастическую колоннаду.