Затем сдержанным и грациозным жестом хлебосольного хозяина попросил гостей к столу и сказал:
— Мой дом — ваш дом.
«Что же это за маскарад? — думал Педро. — Конечно, почему бы комбригу и не отпраздновать свой день рождения? Только к чему бы такая таинственность?»
Педро хотел подойти к Седлецкому, но Гомес, заметив эту попытку, вежливо взял Педро под локоть и подвел к креслу.
Гости молчали, смущенные церемонностью приема.
Наконец стол оказался накрытым, в комнате не осталось посторонних. Гомес подозвал адъютанта и шепнул ему что-то на ухо. Тот кивнул и вышел.
Гомес проследил за ним взглядом и обернулся. Еще секунду назад его толстые, в палец, брови были радушно и счастливо вздернуты, а круглое лицо, казалось, сияло от улыбки, обнажавшей крепкие длинные зубы, но сейчас, когда он вновь повернулся к гостям, от прежнего Гомеса ничего не осталось. Брови сошлись у переносья и прикрыли суровый взгляд глубоко посаженных глаз, а лицо стало не круглым, а квадратным, с упрямыми, выпирающими скулами.
— Садитесь! — Это был уже тон приказа. — За представление извиняться не буду. Сами поймете. — Гомес отодвинул от себя бокалы. Тонко запел хрусталь. — Готовится наступление. Все, чем располагает республика в Каталонии, отдано армии. Мы должны соединиться с Центральным фронтом во что бы то ни стало. В достижении этой цели любая цена недорога. Я повторяю, что нам отдано все.
Поднявшись, Гомес взял со стола пирамиду салфетки и скомкал ее в руках, жилистых и короткопалых.
— По нас уже звонят похоронные колокола. Но мы живы! Живы, черт возьми! Может быть, именно это наступление станет неопровержимым доказательством нашей жизненности и победы. Может быть, именно это наступление позволит нам сбросить со своего горла кровавые пальцы мятежников. Наконец, наши французские друзья-социалисты пропустили через границу часть купленного в России оружия. Правда, это капля из моря, которое мы могли бы иметь… Если бы не политика невмешательства.
Гомес посмотрел на салфетку в своих руках и бросил ее на стол.
— Нам отдают все, что могут. И сверх того. В наших руках трепет надежды Испании! Мир должен еще раз убедиться, что народ Испании не потерпит на своей земле тирании Франко. Сколько бы она ни продолжалась. Тирания — смерть. Бессмертный народ не смирится с ней. Выпьем за победу!
И когда все наполнили бокалы, Гомес с хитрой улыбкой посмотрел на командиров.
— И учтите, что вы на дне моего рожденья и всю дорогу обратно надо говорить о том, как вы хорошо провели время.
Командиры подняли сверкающие, наполненные золотистым вином бокалы.
Потом Гомес попросил наполнить их снова.
— За Советский Союз! За его святую верность интернациональному долгу пролетариата! Вива! — Поставив бокал, Гомес сказал без всякого перехода. — Я собрал вас даже не для того, чтобы сообщить о наступлении. Стратегический план наступления разрабатывается в штабе армии Эбро. Нам надо решить задачу тактическую. Прошу.
Гомес указал на круглый карточный столик в углу комнаты. На нем комбриг расстелил вынутую из планшета карту. Проведя по ней пальцем, он принялся объяснять, что Каталония как бы отделена от остальной Испании углом рек Сегре и Эбро и в настоящее время рубежи обороны проходят по их берегам. Оборона Лериды и особенно операция под Балагером показали, что самое слабое место в обороне и наступлениях — мосты. В горных условиях в обороне и наступлении решающим элементом в достижении успеха являются мосты. Они были единственным средством переправы через бурные и глубокие горные реки без бродов. Франкисты всякий раз при своем наступлении захватывали именно мосты, а при наступлении республиканцев блокировали их или разрушали. Пойма Эбро, где предстоит прорыв, заболочена или труднопроходима из-за песчаных наносов.
— Нужен мост. Надежный и невидимый. Ни с суши, ни с воздуха. И чтобы он выдерживал танки. Поэтому я пригласил сюда русских инженеров. Надо подумать вместе.
Хулио Гарсиа и Николас Васкес, как назвали себя Иван Савин и Сергей Енютин, выглядели несколько смущенными в этой обстановке. Они, видимо, многого не понимали в том, что говорил Гомес, хотя довольно свободно для недавно прибывших разговаривали по-испански. Глядя на них, Педро вспомнил самого себя полгода назад: он тогда вот так же смущенно чувствовал себя среди говорливых и горячих, обидчивых и простодушных людей, с которыми свела его судьба.