Колесников отделился от толпы и начал подниматься по склону. Уйти от лютеола! Как всякий отравляющий газ, лютеол стелется понизу.
Дошло ли до начальства донесение?.
В штаб, надо думать, вызван Батя. Вопрос перед ним поставлен ребром: ручаешься ли за достоверность донесения, переданного твоим разведчиком из вражеского тыла?
Что он ответит на это?
Помолчав — Батя человек неторопливый, на редкость обстоятельный, — ответит, наверное, так:
— По сути донесения ничего сказать не могу. Но за своего разведчика ручаюсь головой. Колесников воюет рядом со мной три года. И он надежен. Можете быть уверены: ни при каких обстоятельствах не подведет!
Колесников брел по гребню холма, то и дело спотыкаясь о кочки и кустики. Глаза его были закрыты — так он устал. Багровое, одутловатое лицо Бельчке все время прыгало перед глазами. Какое странное выражение было на этом лице!
Но обо всем этом Колесников думал, уже засыпая. Он споткнулся еще раз, потом, не в силах бороться с усталостью, медленно опустился на траву.
Откуда-то сильно тянуло сыростью — поблизости, наверное, было озеро или протекала река.
Если бы за Колесниковым послали погоню, она настигла бы его тут, в трехстах шагах от дома. Но погони не было…
По-видимому, его посчитали погибшим…
ГЛАВА XIV. СТРАХ НА ДОРОГАХ
Колесникова охватило тягостное оцепенение. Он все слышал, все понимал, но, хоть убей, не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой.
Из этого состояния не вывел его даже грохот взрыва. Над лесом поднялся столб дыма, и клубы его стали медленно оседать. Вилла, где проводились опыты с лютеолом, после выхода Колесникова в эфир была спешно подорвана. Вероятно, все было подготовлено к взрыву заранее — оставалось лишь включить рубильник.
Колесников пролежал ничком около получаса. Потом открыл глаза и сел.
Солнце уже вставало из-за деревьев.
Но почему не слышно птиц, которые встречают рассвет ликующим пением?
Снизу, со стороны дороги, вместо беспечного щебета и длинных виртуозных трелей доносились гудки, рев моторов, визг тормозов, брань и шорох колес.
Колесников раздвинул высокую траву. Внизу валом валит толпа.
Странно видеть гитлеровских солдат, бредущих врассыпную. То и дело им приходится сторониться — обгоняют мотоциклы, грузовики, легковые машины. Асфальта почти не видно. По дороге, образуя завихрения у остановившихся машин, катит взбаламученный людской поток.
На миг Колесникову представилось, что стены сада не выдержали напора лютеола изнутри. И вот, вырвавшись на свободу, ядовитый газ беснуется на дорогах Австрии.
Но то было уже последнее наваждение сада. Колесников опомнился. Не лютеол, нет! При чем тут лютеол? Это же долгожданное крушение гитлеровского вермахта!
Страх бушует на дорогах Австрии. Но это не страх, сфабрикованный из резеды и чего-то там еще, с добавлением каких-то омерзительных химических примесей. Это естественный страх перед возмездием — перед надвигающейся Советской Армией!
Колесников стряхнул с себя оцепенение и встал.
Между деревьями, по ту сторону дороги, взблескивала река. Она текла почти строго на север. Гитлеровцы двигались в том же направлении.
А вот и серо-желтая дощечка указателя. На ней написано: «Река Иббс».
Помнится, Иббс впадает в Дунай? А параллельно Дунаю проходит главная шоссейная магистраль: Санкт-Пельтен — Амштеттен. Орда беглецов, вероятно, стремится выйти поскорее на главную магистраль.
Туда же нужно и Колесникову. Только он, добравшись до шоссе, не повернет с общим людским потоком к Амштеттену, а пойдет в противоположном направлении, к Санкт-Пельтену, навстречу своим.
Колесников брел по гребню холма, пошатываясь от слабости, иногда придерживаясь за стволы деревьев.
Солнце все выше поднималось над горизонтом.
Дорога петляла внизу. На крутых, почти под прямым углом, поворотах ее заботливо выложили кирпичом, чтобы легче было тормозить.
Приветливые, неправдоподобно уютные, почти пряничные домики выглядывали из-за кустов жимолости и шиповника. Колокольни церквей нацеливались, как зенитки, в самое небо. По склонам торчали столбы проволочной изгороди. Да нет, какая там изгородь! Это же шесты для хмеля и виноградных лоз!
Порой возникали на пути изумрудно-зеленые полянки, и обязательно с каким-нибудь мемориальным камнем, — австрийцы, надо думать, очень любили это сочетание: исторических воспоминаний и приятного, радующего глаз пейзажа.