Наконец закругляем работу по разделке волосатого кита — и все мое дальнейшее пребывание на островах окрашено славой первооткрывателя некоего чуда-юда, которое продолжают называть попросту морской коровой. Не говорят: это, мол, тот самый, который написал (и дальше следовал бы перечень моих книг), а говорят: это, мол, тот самый писатель, который нашел морскую корову. Я не знаю, радоваться этому или огорчаться. Ко мне приходят малознакомые или вовсе незнакомые люди и просят фотографии волосатого кита. Однажды с такой просьбой пришел начальник поискового рейса со зверобойной шхуны «Мегры». Ну как не дать? Не для себя — для науки просит.
И вот уже стала мерещиться мне собственная фамилия, написанная по-латыни во всех справочниках-определителях и зоологических атласах мира. И статьи в мировой прессе, и фотографии волосатого кита.
Много позже Н. сказал своему руководителю по работе, вообще-то недоверчиво относившемуся к волосатому киту:
— А не ломимся ли мы в открытую дверь?
— Надо читать литературу, дорогой мой, — ворчливо посоветовал старый ученый, — в литературе либо сказано все, либо не сказано ничего.
В литературе — в толстых книгах корифеев и в щуплой периодике — о волосатом ките не сообщалось ни слова. Потому что, как говорится, прецедентов подобного рода еще не наблюдалось.
Однако разгадку следовало искать не в литературе, а в самом ките. И даже не обособленно в самом ките, а в его связях с окружающей средой. Разгадку я нашел случайно. Хотя, пожалуй, мне помог в этом неутихающий интерес ко всем без разбору выброшенным китам. Я обязательно должен был рассмотреть каждого из них вблизи, сфотографировать и пощупать, не шатаются ли зубы (если это зубатый кит).
Словом, я ходил в первооткрывателях всего месяца два, так что маленькая слава, успевшая за это время проникнуть с Командор на Камчатку, правду сказать, меня еще не утомила. Между тем приближалась пора самой что ни на есть грустно-прозаической развязки…
В середине августа незадолго до отъезда с Командор я путешествовал в одиночестве довольно далеко от места своей находки. Нет-нет и вспоминался мне таинственный кит-ремнезуб, а вдруг найду? Может же достаться человеку самое полное счастье, о каком он только смеет мечтать: вот он обнаружил ранее неизвестного науке волосатого кита, вот он вдобавок нашел и ремнезуба! И что же? Либо померещилось мне что-то вдали, либо действительно лежал на рифе какой-то кит — клюворыл или берардиус. Выброшен он был давно, и туша уже приобрела желтый цвет, явно проступили блеклые краски тления. Но чем ближе я подходил, тем все более смущало меня что-то резко белеющее в пасти.
«Наверно, шмякнуло его о риф головой и обломало челюсть, вот она и белеет», — решил я.
Однако на обломанную челюсть что-то не было похоже. Нет, нет, это как раз торчал из челюсти пластинчатый зуб кита-ремнезуба!
Впервые описал этого кита натуралист Леонард Стейнегер, обнаружив здесь в прошлом веке его выброшенную тушу. Кроме кита-ремнезуба, Стейнегер нашел на острове Беринга тоже ранее неизвестного кита из клюворылых — берардиуса. Ему же посчастливилось наткнуться здесь на тушу полярного кита-единорога (нарвала), хотя в этих водах он больше не встречался. Дотошный, видно, был этот Стейнегер.
Алеуты называют ремнезуба киган-агалюзох, и совсем уж музыкально звучит его имя в устах индейцев племени маках: квов-квов-э-ахт-ле. Кстати сказать, только американские индейцы и видели этих китов в районе скопления лососей.
В «Определителе млекопитающих СССР» о командорском ремнезубе сказано очень мало. Длина тела — около пяти метров. Место обитания — Тихий океан. Всего известно тринадцать находок, из них три в СССР на острове Беринга. Образ жизни не изучен. По-видимому, питается головоногими моллюсками. Вот и все.
Мне известна здесь четвертая находка ремнезуба (кости которого сожгли ребятишки). Значит, моя — пятая здесь и пятнадцатая во всем мире. Ну что ж, недурно. Возможно, у меня и впрямь есть эта… ну как ее… особая хватка?!
И, уже не отвлекаясь никакими суетными размышлениями, я снял рюкзак, извлек охотничий нож и начал пилить и строгать эту дурно пахнущую челюсть, чтобы извлечь из нее хотя бы один зуб (а их всего-то два, и торчат они в нижней челюсти вроде кабаньих клыков; похоже, что верхняя узкая, не очень-то прочная челюсть на всякий случай фиксируется этими зубами). Кое-как совладав с одним, принимаюсь за другой. В самом деле, для кого его здесь оставлять? Кит истлел почти полностью, никто за ним, к сожалению, сюда не приедет: далеко от поселка, да и биологи заняты на промысле котиков. А первый же шторм сорвет тушу с плиты и легко растерзает ее зыбкую уже плоть.