Ничто не предвещало изменения погоды. Они были молоды и полны задора, в стране, казалось, действительно «жить стало веселее», читатели тепло принимали каждую новую их работу… Поэтому ничего удивительного не было в том, что соавторы задумали написать веселую авантюрную историю, с приключениями и хохмами, с мушкетерами и пиратами. Поселить на другой планете наблюдателя Земли, пусть он «снимает квартиру у г-на Бонасье и занимается тасканием по городу, толканием в прихожих у вельмож, выпитием в кабачках, дерется на шпагах (но никого не убивает, за ним даже слава такая пошла), бегает за бабами и пр.» Так писал Аркадий Стругацкий брату Борису в марте 1963 года, начиная обсуждение сюжета новой повести «Седьмое небо».
А погода вдруг стала портиться. Началось вроде бы с пустяков, с критических замечаний о «мазне» художников-абстракционистов, и буквально за пару месяцев разверзлись такие хляби небесные, что впору было предположить: уж не закрутилась ли кинопленка жизни в обратную сторону? Методы борьбы с формализмом (и прочими «измами» в литературе и искусстве) были отработаны еще в 30-х годах, и динозавры пролеткульта и соцреализма с удовольствием повторили их на молодых «зарвавшихся» мастерах пера, кисти и резца. После совещания секции научно-фантастической и приключенческой литературы 26 марта 1963 года в Москве, когда А. П. Казанцев врезал по абстракционисту в литературе Генриху Альтову, осмелившемуся выступить против постулата скорости света Эйнштейна (а значит, по мнению маститого автора, играющего тем на руку фашизму), Аркадия Стругацкого, ранее ратовавшего за «повесть без современных проблем в голом виде», уже не пришлось убеждать в том, что в башне из слоновой кости не отсидеться.
Этот период стал для братьев Стругацких временем мучительного осознания истин, которые теперь, с расстояния пройденных лет, кажутся простыми и ясными, но вовсе не были очевидными тогда. Им стало ясно, что не стоит строить иллюзий относительно устремлений властных структур, что смысл, который вкладывали в понятие коммунизма писатели (свободный мир творческих людей), разительно отличается от того, что под этим подразумевают идеологи, для которых коммунизм хорош тем, что при нем народ дружно выполняет любое постановление партии и правительства.
Повесть меняет название. Стругацкие оперативно разрабатывают план «Наблюдателя» и приступают к его реализации. Работают споро: в апреле — план, а в июне 1963-го уже написан первый вариант повести, к тому времени еще раз изменившей название.
Журнал «Москва» отказался печатать повесть, снисходительно объяснив авторам, что фантастику не публикует, зато на удивление легким был ее путь в издательстве «Молодая гвардия», обеспеченный, впрочем, умелой политикой замечательного редактора Беллы Григорьевны Клюевой. И вот 25 мая 1964 года сборник Стругацких, включающий новую повесть «Трудно быть богом», был подписан в печать.
Повесть моментально завоевала признание самых широких читательских кругов. По результатам анкетирования, которое проводил Клуб любителей фантастики МГУ в 1967 году, «Трудно быть богом» уверенно заняла первое место во всех группах — опрашивались школьники, студенты, критики и журналисты, писатели-фантасты, научная интеллигенция; всего 1400 человек. Каждый находил в ней свои прелести: увлекательный сюжет, приключения, антитоталитарные выпады, стилевые и языковые находки.
И все же далеко не все встретили «Трудно быть богом» восторженно. Господствующая тогда в Советском Союзе идеологическая система не могла не обнаружить в повести настораживающие отклонения от «генеральной линии» и соответственно отреагировала на это. В программной статье видного представителя фантастики «ближнего прицела» В. Немцова «Для кого пишут фантасты?», опубликованной в газете «Известия», Стругацкие обвинялись в том, что выступают против интернациональной помощи «отсталым народам», используют «тарабарский язык», смакуют «пьяные оргии и сомнительные похождения». В защиту писателей выступил И. Ефремов, назвавший доводы Немцова «нелепейшими обвинениями». Ряд писем с поддержкой позиции Стругацких тогда не пробился на страницы прессы, лишь недавно было опубликовано письмо известной переводчицы Норы Галь, убедительно доказывавшей уместность и оригинальность стилевых находок писателей, о которых столь нелестно отзывался Немцов.