Теперь она действительно смотрит на него; ее лицо почти избавилось от выражения полного безразличия: чуть приоткрытый рот, едва поднятые брови. Эгон подавляет улыбку и продолжает:
— Кроме того, Путешественники привозят что-нибудь из своих поездок — если хотят этого. Но можно и ничего не привозить — только свое тело и свое сознание. Поэтому они и тренируют тело и сознание, чтобы тоньше воспринимать, усваивать и запоминать как можно лучше и как можно больше. Это бывает необходимо и для их выживания. Недостаточно уметь хорошо сражаться.
Он почти скатился на менторство; девушка улавливает это и снова замыкается в себе. Взглянув на сферу, она спрашивает:
— Так когда же я начну?
Он передал девушку в руки наставников, специализировавшихся на бесчисленных предварительных исследованиях. Их цель — выяснить, способна ли она выдержать тренировки и операции, которые превратят ее тело в совершенную машину для выживания. Он не волнуется за нее: организм стажера почти всегда хорошо справляется с любыми нагрузками, но его беспокоит то, что она старается выглядеть такой жесткой, такой решительной. Значит, под этим панцирем она, несомненно, крайне уязвима. В конце концов, ведь это Талита. Существуют также тесты, позволяющие оценить чисто человеческие качества стажеров (добраться до Центра — значит, пройти первый из этих тестов). Но необходимо, чтобы они сами попросили проверить их. И если они не захотят этого, то никакая операция, никакая обработка препаратами не подготовит их к Путешествию.
Конечно, в других вселенных пытались, пытаются и будут пытаться изготовить нужные «модели» Путешественников. Существуют химические субстанции, разработаны операции и методы кондиционирования, чтобы изменять практически все, что может быть изменено в человеке; но единственным кардинальным способом контролировать Путешественников и Путешествие является убийство. Убить их душу, стереть их личность и отпечатать на полученной чистой странице образ цели, которую необходимо достичь… В результате — никаких открытий, никаких странствий по вселенным. Только банальное перемещение по нескольким планетам ближайших звездных систем внутри одной и той же вселенной. Вот две главные иллюзии: надежда использовать Путешественников в чьих-либо целях и возможность получать выгоду из Путешествия. Никто другой, кроме Путешественника, не имеет власти над Путешествием.
Дело в том, что сила, овладевающая человеком, когда он оказывается вблизи абсолютного нуля и когда прекращается любое движение; сила, которая устремляется, увлекая за собой покорное тело, в другую вселенную, где вновь становится возможным движение жизни, — это не воля, не разум, не сознание. Это все перечисленное, но и нечто большее: синергетическое взаимодействие множества составляющих нематериальной матрицы, которая образует живое человеческое существо и которую, за неимением более подходящего термина, Эгону хотелось бы называть «душой». И в этой вселенной «душа» стажеров принадлежит им; Центр только отзывается на просьбы, но не подталкивает к ним. Обратиться в Центр — это первый шаг. Затем приходится подвергнуться проверкам, начать тренировки, узнать, что такое Мост, научиться работать с архивами, в которых находится информация, собранная Путешественниками… Каждый из последующих шагов совершается в нужное время, и каждый стажер сам определяет свой ритм. На тренировки и физические трансформации уходит обычно год, иногда два. Но требуется три-четыре года, иногда больше, чтобы стать настоящим Путешественником. Или чтобы понять: ты никогда им не станешь.
Однажды утром Эгон просыпается необычно рано. Осознав, что снова заснуть не удастся, он встает и отправляется в сад, чтобы там дождаться завтрака. По дороге он захватывает гитару — ему нравится играть среди зелени, наблюдая за любопытными зверьками, которые собираются со всего сада, привлеченные его мелодиями — по крайней мере, он думает, что они слушают его. Он усаживается на свое любимое место, опускает гитару на колени, но не сразу касается струн. Некоторое время он наслаждается спокойствием вокруг него, заполненным тысячами живых звуков, и улыбается при мысли о неизбежном ритуале воспоминаний. Всегда, когда он приходит сюда, цепочка таких похожих и таких разных мгновений влечет его через время к тому самому моменту, когда двадцать три года назад Талита (это был день ее ухода) протянула ему гитару со своей обычной странной улыбкой, одновременно печальной и ироничной, в которой он почувствовал столько нежности, что едва сдержал слезы. Двадцать три года… За это время слезы успели высохнуть. У него даже перестал ощущаться привычный спазм в горле, и в его улыбке не осталось ни капли принуждения, хотя она, конечно, немного печальна и, пожалуй, слегка иронична. Но всегда полна нежности. Неужели он действительно успокоился? Пожалуй, да.